Наталья Горбаневская - Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011

Тише, мыши, старая ария
поцарапанная шипит
под ночным шапито планетария
на одной из шатких орбит.

Кот на крыше вторит неистово,
но не март на дворе,
занавеска облака мглистого
на невидимой райской двери.

О пожалуйста, нельзя потише ли,
абсолютный нуль тишины
достигается там, где услышаны
оборачивающиеся над крышами
шестеренки полной луны.

Я пишу письмо, но не в дальний век,
а туда, где подать рукой,
где в скалистый брег ударяет ветр,
но и ветер, и берег другой.

Я пишу тебе, но не знаю, кто
ты, и скоро забуду, кто я.
Дважды в тот же рукав не надеть пальто,
не испить воды из ручья,

по которому пеленой мазут
расплывается в океан,
над которым стоит, раздет и разут,
то ли бакен, то ли башенный кран.

Когда начинаешь спотыкаться на простейших словах,
например, оцепенело задумываешься, что значит «когда»,
когда реченья и речи расползаются в швах
и сыплется ткань языковая, ни на что не годна,

– тогда прикуси язык и выключи телефон,
уставься в стенку и изучай обоев узор,
ибо зачем дар речи беречь, если он
дан на одно заикание да на позор,

да на ловлю созвучий, где их нет и следа,
где одна вода, с самой собою созвучна, журчит,
где все равно не додумаешься, что значит «где» и «когда»,
а тем более, где и когда «где и когда звучит»

Видно, пора
до того добираться предела,
где воск на флейте
и ноты в конверте.
На флиппера,
в которые я сыграть не успела,
слезы пролейте
по моей смерти.

Но, расстеля
ту же скатерку, садитесь за ужин
– я всем прощаю,
всем завещаю
звон хрусталя
расколовшихся льдинок на луже,
стол со свечами,
выклик «С вещами»,

краешек кромки
пруда в Тимирязевском парке,
крохотку неба
над озером Нево,
гипса обломки
от Дионисьевской арки,
корочку хлеба,
щепотку гнева,

каплю росы
на трилистнике четверолистом,
каплю веселья,
каплю везенья,
пенье осы

над сосною на севере мглистом…
И до свиданья,
до воскресенья.

Я завитками прорасту
в безлунном январе
на Александровском мосту
в чугунном фонаре,

и тот, в который влюблена,
тот светоносный град,
по обе стороны меня
мне так же будет рад,

как в незапамятные дни,
когда, стуча сабо,
сквозь негасимые огни
я шла сама с собой

– или с тобою. Позову
тебя на этот мост.
Погладь чугунную листву
и погляди, как я расту
от мостовой до звезд.

Еще час до Парижа,
но и там тебя нет.
Заржавелая крыша
да простывший обед.

Да кустарник пустынный
посреди мостовых,
на которых, постылой,
мне остаться в живых.

Ты катись, колесо,
по пути потеряв
пятую спицу.
Погляди-ка в лицо
тем, кому по утрам
крепко спится.

Чтобы крик, чтобы всхлип
и сквозь дрему, и сквозь
скорую просыпь
намотался на скрип
колеса, и на ось,
и на осыпь…

Снова и берег и ветер —
больше чем просто слова.
Стой, на обочине вереск.
Здравствуй, трава-лилова.

Бьет в набегающий берег
из-под подошвы волна.
Ночь лилову перебелит,
выворотит наизна…

анку, и вдох перебитый
выдохом на валуны
ляжет под круглой орбитой
незаходящей волны.

Здравствуйте, коли не снитесь,
ветер, и берег, и мох,
Свислочь, и Невеж, и Свитезь,
Нива и Свирь… Новый вдох,

выхода не находящий,
ляжет лиловой плевой
в бронхи, и сломится хрящик,
северный и болевой.

Для чего, проходя, проходимец
мне дорогу туда указал,
указательным жестом мизинец
на закрытый нацелил вокзал?

Для того ли, чтоб, в мыслях усталых
погрузясь, не заметила, что
на корявых рассохшихся шпалах
разбивается цирк шапито

привидений не прошлого века
и химер не вчерашнего дня,
но сиюжеминутных. И ветка
не вывозит меня. Это для

округленья неконченных съемок,
в смету казни внесенья чернил,
для того чтобы поздний потомок
той же дверью ладонь защемил.

Следить погод и непогод
устав чередованье,
ушел из дому старый год,
как старый граф в скитанье.