Ханан аль-Шейх - Тысяча ночей и еще одна. Истории о женщинах в мужском мире

Старуха предложила мне зайти в лавку одного молодого купца, где были все ткани, которые только можно было пожелать. Войдя в лавку, я велела ей попросить купца показать нам лучший товар.

– Попроси его сама, – сказала старуха.

– Разве ты забыла, что я поклялась мужу не смотреть на других мужчин и не разговаривать с ними? – прошептала я.

– Покажи нам свой лучший товар, – велела старуха молодому купцу. Тот сразу достал из деревянного сундука ткани такой красоты и блеска, что я ахнула от восхищения.

Я шепотом велела старухе спросить, сколько стоят три ткани, которые мне приглянулись.

К моему горькому разочарованию, купец ответил:

– Эти ткани бесценны. Я не продам их ни за серебро, ни за золото – только за право один раз поцеловать в щеку прекрасную госпожу.

Я отшатнулась в ужасе, воскликнув: «Упаси Аллах от такого!»

– Твой муж запретил тебе смотреть на мужчин и говорить с ними, а ты ни того ни другого не сделаешь. Просто открой лицо, и он поцелует тебя в щеку. Конечно, если ты не передумала покупать эти роскошные ткани, – прошептала мне на ухо старуха.

Я поддалась соблазну и подставила ему щеку. Но купец укусил меня изо всей силы и вырвал зубами кусок из щеки. Я закричала и лишилась чувств.

Очнулась я в объятиях старухи перед закрытой лавкой. Увидев, что я пришла в себя, она грустно сказала:

– Аллах спас нас от более ужасного позора, госпожа. Поднимайся, и пойдем скорее домой.

Услышав слово «дом», я вскрикнула от ужаса. Со слезами я спросила:

– Но что я скажу моему мужу, если он спросит, что случилось у меня со щекой?

– Он не обратит внимания на твое лицо, – успокоила меня старуха. – Просто сделай вид, что тебе нездоровится, закрой лицо, а я намажу твою рану мазью. И оглянуться не успеешь, как все пройдет.

Воспрянув духом, я встала, и мы вернулись домой. Там я сразу легла в постель и накрылась с головой одеялом.

– Что с тобой, любимая? – спросил мой муж, увидев, что я лежу в постели.

– Голова болит, – слабым голосом ответила я.

Ах, если бы я не солгала ему! Он поспешно зажег свечу, поднял покрывала и увидел мое раненое лицо.

– Что случилось с твоей нежной щекой? – спросил он.

– Мы с твоей старой кормилицей ходили на рынок купить тканей, и верблюд задел меня навьюченной на нем вязанкой дров. Она разорвала мне покрывало и, как видишь, поранила щеку: ведь проходы на рынке узкие.

– Завтра я сам пойду к правителю и скажу, чтобы он повесил всех погонщиков верблюдов во всем Багдаде, – сказал мой муж.

– О нет, мой повелитель, не бери на себя грех убийства невинных! – взмолилась я, вне себя от тревоги.

– Так что же все-таки случилось, кто тебя поранил? – спросил мой муж.

– Я ехала на осле, и, когда он заупрямился, погонщик дернул за поводья, и осел споткнулся – я упала на землю и, к несчастью, поранила щеку осколком стекла, что валялся на дороге.

– Обещаю тебе, что завтра, как только взойдет солнце, я пойду к Джафару Бармесиду и потребую, чтобы он повесил всех до единого ослов и ослятников в этом городе, а также всех метельщиков.

Услышав это, я придумала новое объяснение:

– Нет, мой повелитель, не это со мной случилось. Я не хочу, чтобы из-за меня погубили ни в чем не повинных людей и животных.

Тут мой супруг начал терять терпение.

– Тогда расскажи, что с тобой случилось на самом деле!

Я умоляла его не расспрашивать меня больше, ведь то, что я претерпела, – лишь моя злая судьба. Но он все настойчивее убеждал меня рассказать, что случилось. Я пыталась увиливать, но почувствовала, что мне не отвертеться, и в отчаянии выложила всю правду.

Муж издал громкий вопль, от которого, казалось, содрогнулся весь дом. Сразу прибежали трое рабов. По его приказу рабы вытащили меня из постели и бросили на пол. Муж приказал одному сесть мне на грудь, другому держать голову, третьему обнажить меч. О повелитель правоверных, все трое выполнили его приказ беспрекословно.

Затем муж обратился к рабу с мечом:

– Разруби ее пополам, Саад! И пусть другие два раба отнесут половины в реку Тигр и скормят голодным рыбам. Таково будет ее наказание. И любой женщине, которая нарушит клятву и не выполнит моего наказа, я скажу так.

И он гневно проговорил:

И, сверкнув полными ненависти глазами, он повторил рабу приказание меня прикончить. Тот, поняв, что мой муж не шутит, склонился ко мне и спросил:

– Есть ли у тебя последнее желание? Ведь пришел час твоей смерти, госпожа.

– Вот мое последнее желание: отпустите меня, дайте мне поговорить с мужем, – попросила я.

Раб встал. Я подняла голову и поняла, что смерть моя близко; раньше я высоко держала голову, и участь моя была счастливее, чем у прочих, а теперь я обесчещена. Я зарыдала, обливаясь слезами. Мой муж взглянул на меня с гневом и отвращением:

Услышав это, я заплакала еще пуще и, подняв на него глаза, проговорила:

Глаза его запылали от гнева, словно мои слова ножами вонзились в его грудь, и он сказал:

Я молила о пощаде, но он прикрикнул на раба:

– Ну же, разруби ее пополам и избавь меня от нее, ибо не нужна мне ее никчемная жизнь.

Тут я потеряла всякую надежду выжить и увидела, что жизнь моя кончена, ибо сердце его обратилось в каменную крепость. Задрожав всем телом, я чуть не лишилась чувств, когда услышала звук шагов и голос старухи, прозвучавший, словно рев урагана. Она бросилась моему мужу в ноги, заплакала и взмолилась:

– Прости ее, сынок, не губи. Ради той груди, которая тебя вскормила, прошу тебя об этом – не ради этой никчемной женщины, а ради тебя самого, ибо убивающий неминуемо сам будет убит. Отпусти ее и прогони навсегда из своего дома и из своей жизни.

И она снова заплакала, умоляя его освободить меня. Наконец он смилостивился.

– Но я не дам ей уйти, не оставив на ее теле вечного клейма, – сказал он.

Он приказал рабам сорвать с меня одежду и сесть на меня сверху. Муж взял палку из айвового дерева и избил меня так, что я едва не умерла. После этого он велел рабам отнести меня под покровом ночи к моему дому и оставить под дверью.