Наталья Галкина - Корабль и другие истории

Коридорная система,
Листьев супротивных схема,
Дверь налево, дверь направо;
Что ты шляешься, шалава?
Или это снится мне?
Выше кубатуры зодчих
Вне обиженной жены
Спит всердцах водопроводчик
Под покровом тишины,
Под прикрытием вышины.
Обделен определенным
Местожительством, Никто —
Некто в шарфике зеленом,
В бывшем драповом пальто,
Баю-бай у ног собрата,
Баю-баюшки-баю,
Где-то приклонил куда-то
Буйну голову свою.
У него в руке охнарик.
Выключай, дружок, фонарик.
Храпом залиты фигуры,
Упакованные в сны,
Амплитудой политуры
От пространств отрешены.
Дверь налево, дверь направо,
Чем не койка, брат, канава?
А уж крыша, брат, — дворец!
Не твоя мы, брат, забава,
Что ты ходишь тут, шалава,
В наши игры не игрец?
Из лечебницы особой,
Притулившись у трубы,
Спит — а также смотрит в оба
Ока зоркия судьбы —
Лет военных обитатель,
С той поры полуживой,
Здешней жизни открыватель,
Непонятливый немой.
Спит в раю теплоцентрали,
Верхним розливом храним;
Развиваясь по спирали,
Жизнь проносится над ним;
Все военные раскаты,
Все шумы и голоса
Отлетели без возврата
Как черты и чудеса.
И, лишен примет особых,
Глух и нем, как дерева,
Спит он, окружен весомой
Косной коркой вещества.
Дверь налево, дверь направо.
Что уставился, раззява,
Что ты ищешь тут, мурло?
Проходи, как все прошло.
Спят сугубо, спят нечутко,
Сон единый на троих.
И проходит Незабудка
В легких туфельках своих,
С желтой челкой, в шали старой,
Луч фонарика в руке.
Жесть заводит тары-бары
С балками накоротке.
Видно, пыли в тебе мало,
Надчуланная гряда:
Незабудка пробегала,
Не оставила следа, —
Мимо шорохов чуранья
Пробираясь Зачуланьем,
Мимо призраков храпящих,
Мусоропроводных шахт,
Мимо пегих крыс пропащих
С тихой песенкой в ушах.

— Когда я хожу в гости к Ладо
Через этот чердак,
Он всегда провожает меня
Тут как постоялый двор,
Ладо говорит: «На дне».
Только дно должно быть внизу,
А мы наверху.
Хотите, пойдемте к нам?
Я вам чижика своего покажу.
Его Ижица зовут.
Он веселый.
Он иногда улетает,
Но всегда возвращается.
Ладо его спрашивает:
«На Фонтанке водку пил?»
Еще у нас есть кролик Фрол.
Он пушистый.
Ладо зовет его Фролик.
Но самый главный — наш кот Босый.
У него ожирение сердца,
Поэтому он слишком большой.
Когда мы выносим его на крышу
(Сам он уже не ходит)
Погреться на солнышке,
Все кошки с соседних крыш
(И даже некоторые с дальних)
Сбегаются посмотреть на него.
Сидят и глядят.
Пойдемте!
Мой отец — Художник,
А мать — Мама.
Вы не удивляетесь, что я так странно хожу?
Это у меня с детства.
В детстве я вообще ходить не могла. —
Через тамбур площадки последнего этажа,
Через узкий коридор мимо чужой квартиры,
Через слуховое окно — по жести,
Через второе слуховое окно — по многоголосой жести —
В дом Незабудки.
На двери вместо номерного знака
Кружок обожженной глины с глазурью: незабудки.
— Входите. —
Вхожу.
Дома никого нет.
Если не считать чижика Ижицу
(Он чирикает в открытой настежь клетке).
Если не считать кролика Фрола
(Он бесшумно перебегает мне дорогу).
Если не считать кота Босого
(Он лежит на подстилке на кухонном столе
И занимает весь стол).
Кот поднимает огромное мурло
С чуть прикушенным кончиком языка
И сурово глядит на меня золотыми глазами:
ЧЕГО ТЕБЕ НАДО?
Незабудка гладит его,
На ушах кота собираются искры
Наподобие огней святого Эльма:
Кот вертит огромным пушистым хвостом,
Сметая пыль с гончарных кувшинов,
Которые начинают тихо звенеть
На разные голоса
Под ударами хвоста.
— Когда сильный ветер, — говорит Незабудка, —
Тут все поет: тарелки, блюда,
Чашки, статуи, скульптуры, вазы;
Ладо говорит, что у нас не дом,
А эолова арфа. —
В жилище гончара,
Как в древности, чудесно:
Мир полон позолоты
От глины обожженной,
Почти что первобытен,
Заметно рукотворен,
Омыт водой холодной
И пламенем обуздан.
Здесь глиняные розы
И глиняные травы,
И яблоко из глины
Висит над головою.
Здесь докембрийским эхом
наполнены сосуды,
Что слеплены из праха
Горячими руками.
Тут зацветают чашки
В любое время года:
На этой мак Морфея,
На той прострел лиловый
С ладони Персефоны.
Стоят лари из глины
В заплесневелых досках
И струйки кипятка
Стекают с потолка.
— А это зачем? —
— Да трубы на чердаке проржавели,
Все чинят, чинят, починить не могут.
Когда я маленькая была,
Она ведрами лила,
А теперь хорошо,
Теперь так. —
Пьем чай.
Скатерть белая, вышитая:
На ней листья, стебли, корни, лепестки.
— Это Мама вышивала. —
Над столом на цепи лампа висит,
Чугунная, с колпаком зеленого стекла.
— Это бабушкина. —
На столе вдруг хрупнуло,
Белая сахарница трещинкой пошла,
А из трещинки — аленький цветочек.
— Ах, это опять отец чудит,
Что-то у него с печью… —
Я говорю:
— Куда же мы теперь?
Может, его тут, наверху, вообще нет,
Вашего Ладо? —
Незабудка бледнеет:
— Что вы, что вы!
Он, должно быть, по делам пошел,
А ключ знакомым оставил.
Пойдемте, спросим, —
И мы пошли дальше.

Мимо витражей на предпоследнем этаже,
Мимо выбитых окон некогда застекленной галереи,
Соединяющей два дома,
Мимо пожарной лестницы — по винтовой,
Где за последним витком — вход.
«Прошу повернуть!» — отлито на ручке звонка.
Незабудка глядит на меня.
Поворачиваю ручку.
Просьба звонка выполнена, и он звенит.
Слышатся шаги.
Дверь открывается.
На пороге стоит скульптор.
Борода с проседью,
Руки в глине.
Халат в гипсе.
— Здравствуй, Незабудка, — говорит он. — Кто это с тобой? —
Она объясняет.
— Не было у меня Ладо с прошлой Недели, — вздыхает скульптор. —
И ключа от его двери у меня нет.
Да вы проходите. Я Маруте позвоню. —
Проходим.
Пол чердака круто уходит вниз.
Наверху балки,
внизу скульптуры,
мы посередине.
Незабудка шепчется с хозяином,
он звонит по телефону,
я смотрю скульптуры.
Незабудка расстроена.
Хозяин весел.
Я глазам своим не верю:
Скульптуры-колоссы, скульптуры-титаны меня окружают.
И если античные боги им были подобны,
то как они бились с гигантами?! страшно подумать!
Вот некто, в пять раз меня выше, стоит у порога;
он брови нахмурил, и ветер гуляет в его бородище —
в ней дыры сквозные;
а складки рубахи, как трубы органные, стонут.
Босыми ногами гигант мне навстречу шагает.
Красавица пляшет почти трехметрового роста,
огромную ножку босую подняв с постамента,
взмахнув тяжеленною ручкою непринужденно.
Вон белый (из глины) арап размечтался, гуляя,
гигантскую шляпу он снял, выступая степенно и важно
с магической тростью и непримиримой болонкой
(болонка с теленка).
У двери дикарка сидит с обезьянкой;
ей дверь по колено.
Шепчу Незабудке: — Я в жизни такого не видел?
Да эти скульптуры ни в дверь, ни в окно не пролезут!… —
— Конечно, — она отвечает серьезно. —
— А как же отсюда их вынести?! — Значит, никак. —
— И вечно им быть суждено у него в мастерской? —
— Боюсь, что и крышу снеся их достать не удастся. —
— Зачем же он делает их? — лепечу я со страхом. —
— Не знаю, должно быть, иначе не может, — мне шепчет она. —
Тем временем скульптор подходит, сказав, что Марута нас ждет.
— А как вам работы мои? — что мне оставалось ответить?
— Скульптуры прекрасны, особенно этот, идущий! —
Идущий остался, а мы побрели восвояси.
— А эта… Марута… поблизости? — Меньше квартала. —
— А дальше? кто дальше живет? за Марутой?
— Старик со Старухой
Живут и живут, и не могут никак переехать:
Однажды нашли мы с жемчужинкой мертвой колечко;
Старуха надела его и три дня не снимала,
И камешек ожил, дышать стал и переливаться.
Когда она трогает чашку разбитую, та собирается снова,
и трещины будто сплавляются.
Ну, а Старик —
он добрый и милый и любит болтать обо всем.
У них двое внуков:
мальчик — Дон, и девочка — Волга.
Ладо зовет Волгу Иволгой,
а Дона — Дон Кихотом…
— А за Стариком и Старухой — кто там-то живет?
Там, дальше? — О, многие! Рыжий, рисующий море;
Улыбышев (знали бы вы, как он пьет!)
Он внизу уже не был полгода,
работать почти перестал,
и все забывает, кто мы и кто он;
мы, когда к нему ходим,
каждый раз с ним знакомимся);
Потом — Василий, Алиса, Владычица Мышей, Брэм,
за ними Ромул и Рэм,
две Жанны, три Петрова, Машин, Ванин,
Некрасова-Саврасова, Обманин,
Шашибушан, Мухан, Жужу, Мастак,
Маэстро (у него такой чердак!
должно быть, метров восемьсот; и вот,
представьте, он там вовсе не живет!
Есть у него КВАРТИРА!
А сам чердак!.. одна стена — стекло,
а за стеклом красивейшая площадь;
у другой стены в окне — роща,
собор со шпилем и река со штилем,
а по реке пароходы плывут.
Река синяя, пароходы белые, шпиль зеленый.
За третьей стеной фонтан с дом высотой.
А в четвертой стене — дверь, в висячий сад ведет,
в том саду летом сирень цветет,
осенью лимоны зреют,
весной подснежники растут,
зимой снегири рябину клюют) —
— А что Маэстро делает? —
— Этого никто не знает.
Но некоторые утверждают,
что он не делает ни-че-го.
Дальше живут Оля, Поля и Уля,
они — веселые девушки, ткут, вяжут и шьют,
песни поют, свечи палят,
из воска кукол лепят,
в платья наряжают.
Когда я маленькая была, и мне куклу подарили.
За ними Леля и Лиля,
Бибиков с двумя женами и шестью детьми,
Макс и Мориц, Карло и Гоцци,
Швец, Жнец и На-Дуде-Игрец,
Гриша Шило и Миша Мыло,
Барыбин, Делягин, Тришин,
Катин, Светин, Маришин, —
и дальше, дальше, над всем городом, —
многие, многие, многие.
Когда мы найдем Ладо,
он вам лучше расскажет.