Юрий Додолев - Просто жизнь: Повести и рассказы

— Эй? — забеспокоился Поперечный. — Кто там дурью мается?

Луч застыл на мгновение и исчез. И почти тотчас послышались выстрелы — беспорядочные хлопки. Закашлял и сразу смолк пулемет. Поперечный остановился.

— Немцы, — сказал Вьюгин. — Каждый вечер так.

На полянке топтались вновь прибывшие. «Должно быть, первогодки», — подумал старший лейтенант. Подойдя к одному из солдат, спросил, давно ли он служит.

— Пятый месяц пошел, товарищ старший лейтенант, — ответил тот.

Вьюгин сказал, что он командир роты. И добавил:

— А теперь назовите себя, товарищ боец.

Солдат вытянулся.

— Рядовой Егор Кравчик!

— Не так громко. — Вьюгин чуть улыбнулся. — Тут не учебный полк, а передовая.

И как только старший лейтенант произнес это, Егор сразу ощутил какое-то смутное беспокойство. Покосился на реку — туда, куда повернул голову командир роты. Егор уже знал, что там, за рекой, немцы. Ему и его товарищам сообщили об этом во время пути, когда в просветах между деревьями мелькнула Дубиса. Егор думал о Наде, боялся, что никогда не встретится с ней. «А вдруг меня убьют?» — неожиданно подумал он, и ему стало страшно.

Вьюгин решил, что этот солдат, должно быть, испытывает то, что сам испытал однажды. Это произошло два года назад. Взвод выгружался из теплушки в бескрайней степи, по которой разгуливал ветер, взвихривая сухой, колючий снег. За мглистой дымкой не было видно ни начала, ни конца эшелона — повсюду клубился только снег, снег, снег, и Вьюгин решил тогда, чувствуя, как заползает в душу страх, что немцы, наверное, близко. Он не ошибся. Свист ветра перекрыло другим, более противным свистом, и по обе стороны железнодорожного полотна стали рваться снаряды, вздыбливая тучи снега и выворачивая мерзлую землю. Заснеженная степь покрылась темными пятнами, солдаты с криком разбегались; состав дернулся, звякнув буферами, и попятился, набирая скорость. Все гудело, стонало, и Вьюгин в тот день впервые увидел убитых, кровь на снегу…

Вдруг он обратил внимание, что солдат смотрит куда-то. Вьюгин повернул голову и увидел Надю.

Было темно. Вьюгин не видел Надиного лица, но почувствовал: она тоже смотрит на солдата.

— Знакомая? — хрипло спросил он.

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Землячка, наверное?

Если бы солдат ответил «да»! Но тот пробормотал: «Никак нет», — и смутился.

Что-то кольнуло сердце. Вьюгин вспомнил, какой была Надя в блиндаже, когда он разговаривал с Поперечным. Возникали догадки, предположения. Захотелось порасспросить солдата, но Вьюгин поборол искушение, стал знакомиться с другими бойцами. А глаза невольно искали Надю.

Запыхавшись, подбежал солдат — тот, что сообщил о прибытии пополнения.

— Беда приключилась, товарищ старший лейтенант!

— Какая беда? — машинально спросил Вьюгин.

— Огромадная! Немцы Сидорова утащили.

— Что-о?

Солдат дыхнул на Вьюгина смесью махорки с лавровым листом и повторил:

— Вашего связного немцы утащили. Как раз на стыке нашей и той роты споймали. Перестрелка была, но все ж уволокли.

«Так вот почему стреляли», — подумал Вьюгин.

— Что случилось? — забеспокоился Поперечный.

Вьюгин объяснил.

— Дрянь дело, — пробасил майор.

— Надо бы хуже, да некуда.

Поперечный озабоченно спросил:

— Как он, твой связной?

— Не понимаю…

— Трепло он или?..

Вьюгин уклонился от прямого ответа, сказал, что Сидоров хитрый.

— Хитрость там не пройдет, — проворчал Поперечный. — Съездят по сопатке — заверещит.

Вьюгин подумал, что знает Сидорова лишь с одной стороны, что может судить только о его смекалке, ловкости, умении достать и добыть, а чем он живет, о чем думает — лес темный. В памяти возникло все то, что рассказывал дед о своих вестовых. А рассказывал он о них много. Старый офицер помнил, где и когда родились его вестовые, из каких семей происходили, о чем думали, к чему стремились. Вьюгин понял, что не может с уверенностью сказать, как поведет себя Сидоров в плену.

— Это ЧП! — рассердился Поперечный. — Какого черта ты людей балуешь?

Вьюгин промолчал.

— Я поеду — доложить надо.

Поперечный так и не объяснил, зачем приезжал.

Вьюгин кивнул и с тоской подумал, что теперь не оберешься неприятностей. Он вспомнил наконец фамилию солдата, подменявшего Сидорова, и, обернувшись к нему, приказал:

— При мне побудешь, Сапелкин!

Дышалось трудно. Воздух совсем не походил на обычный — воспринимался как что-то плотное, тугое, что можно рассмотреть и даже пощупать. Егор чувствовал: легкие вздуваются, как кузнечные мехи. Голова гудела, в висках постукивали молоточки. Бойцы лежали тесно, прижавшись один к другому. В самом дальнем углу охал младший сержант. Его бил озноб, и он покрикивал на всех, кто выходил по нужде:

— Холодно же, черти!

А Егору было жарко. Он расстегнул ворот гимнастерки. Это не принесло облегчения. Егор подумал, что в таком пекле запросто можно испечь пирог. Их привели сюда минут сорок назад. Егор решил уснуть, но перед глазами возникла Надя, возникла так отчетливо, что захотелось дотронуться до нее. Полтора часа назад он увидел девушку, и, не сговариваясь, они пошли в лес; остановившись под каким-то деревом, с которого капала вода, долго-долго молчали, смущенные и взволнованные. Егор не помнил, кто первый заговорил, не помнил, о чем спрашивал девушку. В памяти осталось только то, что отвечала она. Ее слова отзывались в сердце сладчайшей музыкой, и Егор продолжал вслушиваться в эту музыку, старался не обращать внимания на духоту, отгоняя мысли о смерти.

Дышать становилось все трудней. «Все равно не уснуть», — решил Егор и, переступая через спящих, выбрался на свежий воздух.

Дождь не стихал. С деревьев скатывались капли, шлепались в лужи, из которых выбегали узенькие ручейки. Делая замысловатые петли, они устремлялись к Дубисе. Она была совсем рядом. Егор слышал негромкий плеск волн, вдыхал запах тины. Он напряг глаза, но не увидел реку: было темным-темно и от этого чуть страшновато.

Егор увидел реку и тот, противоположный, берег, когда над Дубисой повисла осветительная ракета. Ее свет был тусклым, но Егор все же заметил облачко дыма, отлетевшее от ракеты. Взгляд успел схватить ряды колючей проволоки, окопы. Егор подумал, что, наверное, очень скоро ему придется бежать вместе с другими бойцами к этим окопам, и еще неизвестно, удастся ли добежать до них; может получиться так, что его тело, пробитое пулей, повиснет на колючей проволоке и останется на ней до конца боя. От этой мысли снова стало страшно, по телу рассыпались мурашки.

Послышался какой-то шумок. Егор насторожился, стал всматриваться в темноту.

— Вот блиндаж! — услышал он.

Кто-то спрыгнул в окоп. Подойдя вплотную, зажег спичку.