Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке [litres]

На следующей неделе Рэймонд прислал мне электронное письмо в середине дня. Было очень странно увидеть его имя в моем почтовом ящике. Как я и полагала, он был полуграмотен.

Привет Э. Надеюсь у тебя все окей. Хочу попросить кой о чем. Сын Самми, Кит, пригласил меня на свой др, ему будет 40 (кст на той вечеринке я засиделся до утра ржали до упаду). Как насчет быть мои плюс один? Это в гольфклубе там будет фуршет. Если нет — ничего страшного, просто дай мне знать. Р

Фуршет. В гольф-клубе. Бог отнимает, и бог дает. Две вечеринки за месяц! Больше, чем за последние двадцать лет. Я набрала ответ:

Дорогой Рэймонд,

Я с удовольствием сопровожу тебя на празднование дня рождения.

С наилучшими пожеланиями,

Элеанор Олифант (Мисс)

А через несколько секунд получила ответ: ☺.

Общение двадцать первого века. Меня пугают стандарты грамотности у нашей нации.

Я договорилась об отгуле во второй половине дня из-за моей записи в парикмахерскую. Но сначала, по обыкновению, съела свой ланч в комнате отдыха с кроссвордом из «Телеграф», сэндвичем с кукурузой и тунцом, чипсами с солью и уксусом и апельсиновым соком с мякотью. В свое время я поблагодарю музыканта за то, что он приобщил меня к радостям соков с мякотью. После столь восхитительной трапезы я села на автобус в центр, победоносно улыбаясь при мысли о коллегах, которые вынуждены были оставаться за своими столами до конца дня.

«Гелиотроп» располагался на красивой улице в самом центре города, на первом этаже здания из песчаника в викторианском стиле. Он явно не относился к типу мест, где я часто бывала, — громкая музыка, агрессивно модный персонал и чрезмерное обилие зеркал. Я представила, что, может статься, музыкант ходит сюда стричься, и от этой мысли почувствовала себя немного лучше. Вполне возможно, что однажды мы будем сидеть бок о бок в этих черных кожаных креслах под большими фенами, взявшись за руки.

Я подождала, пока администратор закончит говорить по телефону, и отодвинулась подальше от стоящей на стойке большой вазы с белыми и розовыми лилиями. От их запаха в горле запершило, будто там застряло перо или кусок меха. Я закашлялась: этот запах явно не для людей.

Я уже забыла, как шумно в парикмахерских, это постоянное гудение фенов и гул бессмысленных разговоров. Я устроилась на подоконнике, предварительно облачившись в черное нейлоновое кимоно, которое, как я с тревогой заметила, было засыпано короткими частичками волос, отрезанными от предыдущего клиента. Я быстро смахнула их.

Пришла Лаура, такая же нарядная, как и всегда, и провела меня к креслу напротив пугающего ряда зеркал.

— Как повеселились в субботу? — спросила она, возясь со стулом, пока не смогла устроиться позади на одном уровне со мной.

Смотрела она не на меня, а в зеркало, обращаясь к моему отражению. Я поняла, что делаю то же самое. Как ни странно, это действовало расслабляюще.

— Отлично! — ответила я. — Это был превосходный вечер.

— Папа живет в комнате для гостей и уже сводит меня с ума, — с улыбкой сказала она. — И так будет еще две недели! Не представляю, как выдержу.

Я кивнула и сказала:

— Да, мне по опыту известно, как трудно порой бывает с родителями.

Мы обменялись сочувственными взглядами.

— Так, и чем мы сегодня займемся? — спросила она, снимая резинку и распуская мою косу.

Я уставилась в зеркало. Волосы у меня были мышино-каштанового цвета с пробором посередине, прямые и не особенно пышные. Человеческие волосы, делающие то, что и должны делать: расти на моей голове.

— Я бы хотела что-нибудь новое, — ответила я. — Что вы можете мне предложить?

— А на что вам хватит смелости, Элеанор? — спросила Лаура.

Это был верный вопрос. Я смелая. Я, Элеанор Олифант, храбрая и смелая.

— Делайте все, что хотите, — сказала я.

Она явно была в восторге.

— Красить тоже будем?

Я задумалась.

— Это будет обычный человеческий цвет? Не уверена, что хотела бы розовый или голубой или что-нибудь подобное.

— Я подстригу их вам до плеч, будет градуированный боб с карамельным и медовым оттенком, плюс длинная челка на один глаз, — сказала она. — Что скажете?

— Ничего не скажу, это недоступный моему пониманию набор тарабарщины, — ответила я.

Она засмеялась, глядя на мое отражение, но быстро прекратила, возможно потому, что я не смеялась.

— Поверьте мне, Элеанор, — серьезно произнесла она, — получится красиво.

— Слово «красиво» обычно не ассоциируется с моей внешностью, — сказала я скептически.

Она похлопала меня по плечу.

— Вот увидите, все будет хорошо, — ласково сказала она.

А потом заорала так, что я чуть не упала со стула:

— МАЙЛИ! Иди сюда и помоги мне смешать нужный цвет!

К нам подбежала круглолицая низенькая девушка с плохой кожей и прекрасными глазами. Лаура дала ей указания, включая процентное соотношение и коды, которые в равной степени могли относиться как к краске для волос, так и к пороху.

— Чай? Кофе? Журнал? — спросила она меня.

Когда я через пять минут обнаружила, что потягиваю капучино и листаю последний номер «ОК!», то сперва даже себе не поверила. «Нет, вы только посмотрите на меня», — подумала я.

— Ну что, готовы? — спросила Лаура.

Своей мягкой, теплой рукой она провела по задней части моей шеи, захватила волосы и стянула в хвост. Неторопливый звук кромсавших мои пряди ножниц напоминал треск пылающих дров — такой же звонкий и такой же опасный. Через мгновение все было закончено. С победоносным видом Далилы Лаура подняла мои волосы, сжав их в кулаке.

— Когда покрасим, я подстригу их как надо, — сказала она, — просто на этой стадии нам нужно пространство для действий.

Сидя неподвижно на стуле, я не заметила никакой разницы. Лаура бросила волосы на пол, и они легли там, словно мертвое животное. Худой мальчик, на лице которого было написано, что он предпочел бы какое угодно другое занятие, медленно-медленно смел мои волосы щеткой на длинной ручке в совок. Я через зеркало наблюдала за его перемещениями по салону. Интересно, а что делают со всеми этими волосами потом? Я представила, как настриженные за день или за неделю волосы суют в пакет, какой у них будет запах, как пакет будет мягко разбухать, и мне стало нехорошо.

Лаура подкатила к моему стулу тележку и взялась смазывать некоторые мои пряди густой пастой, черпая ее то из одной, то из другой чаши. Наложив очередную порцию этой субстанции, она скручивала окрашенную прядь и оборачивала ее квадратиком фольги. Эта процедура оказалась весьма захватывающей. Полчаса спустя она оставила меня сидеть с красным лицом и головой в фольге, через некоторое время вернулась с большой лампой-рефлектором на подставке и установила ее у меня за спиной.