Джефф Зентнер - Змеиный король

Теперь ты знаешь, кто я. Теперь ты увидела, какой путь мне предначертан. Может, сила моей судьбы столь велика, что Трэвису пришлось умереть, чтобы привести ее в действие. Беги. Беги от меня так, как люди бежали от моего деда, Змеиного короля.

Еще несколько минут после того, как он закончил рассказ, Лидия сидела обескураженная и онемевшая.

— Горе сломило твоего дедушку, но это не значит, что оно сломит и тебя, — наконец произнесла она. Дилл уловил тень неуверенности в ее голосе, как бы сильно она ни пыталась это скрыть.

Он обхватил лицо руками и заплакал.

— Это у меня в крови. Словно в каждой моей клетке — яд. Прежде его что-то связывало, но горе высвободило его, и он стал растекаться по моему организму и отравлять меня. Как отравил деда и отца.

Лидия взяла Дилла за руку.

— Прошу тебя, услышь меня. Они поддались своей тьме. А тебе вовсе не обязательно это делать, и я хочу, чтобы ты пообещал мне, что никогда этого не сделаешь.

— Я не могу этого обещать.

— Пообещай, что, если тебе вдруг захочется сдаться, ты скажешь мне об этом. — Она коснулась его щеки ладонью, повернула его лицо к себе и пристально посмотрела ему в глаза. — Дилл, пообещай мне.

— Ты уезжаешь. Тебя не будет рядом.

Ее глаза наполнились слезами. Слезы покатились по ее лицу, падая на бетон. Наставив на него палец, она произнесла, уже тверже:

— Дилл, если понадобится, я потрачу все свои накопления и арендую частный самолет. Я в прямом смысле свяжу тебя по рукам и ногам изолентой, похищу и увезу с собой. А теперь пообещай мне.

Дилл сделал глубокий дрожащий вдох и отвел взгляд, но ничего не сказал.

— Дилл! — Она протянула руку и снова повернула к себе его лицо.

— Обещаю, — наконец прошептал он. Не знаю, могу ли я обещать то, что только что пообещал.

— Скажи полностью.

— Обещаю, что скажу тебе, если мне захочется сдаться.

— Пообещай, что, прежде чем ты надумаешь сдаваться, ты не только расскажешь мне об этом, но и хотя бы попытаешься сделать что-нибудь такое, чего сам от себя не ждешь, так как терять тебе все равно будет нечего.

— Что, например?

— Да все что угодно. Поступишь в вуз. Присоединишься к цирковой труппе. Будешь жить голым в вигваме. Главное — чтобы это не имело отношения к змеям и яду.

— Обещаю.

Они несли свою вечернюю вахту, будто это было некое священнодействие. До тех пор пока солнце не село и кроваво-оранжевый зимний свет уходящего дня не стал отбрасывать длинные тени.

Дилл краем глаза наблюдал за Лидией. Ветерок трепал ее волосы. Она сидела в лучах заката словно в пылающей короне. Юная, и прекрасная, и светлая, и живая, она удерживала наступление темноты — пусть даже на этот короткий миг.

Когда она вернулась домой, отец сидел на диване с фотоальбомом в руках. Он так и не снял костюм и галстук, в которых был на похоронах. Лидия села рядом с ним и положила голову ему на плечо. Он приобнял ее одной рукой и поцеловал в макушку.

— Смотришь мои детские фотографии? — спросила она.

— Да.

— Ты что, смотрел их все это время?

— С перерывами. Ты как, милая?

— Мне его не хватает.

— Не сомневаюсь. Хочешь об этом поговорить?

— Не особенно. Душа болит, пап. — Она смахнула слезинку с щеки, пока та не упала на папино плечо.

— И у меня. Мы с тобой и готовы тебя слушать, если захочешь поговорить. — Он покрепче прижал Лидию к себе, и она зарылась лицом ему в грудь. — Мы решили растить тебя здесь именно для того, чтобы тебе никогда не пришлось увидеть, как пострадает один из твоих друзей. И вот это произошло. Я идиот. Нам нужно было переехать в центр Манхэттена и жить с тобой там.

— Пап, ты не мог знать.

— Мы неправильно все взвесили, сделали неверный выбор, но мы старались. Ты должна это знать. Мы стремились сделать все как можно лучше. Прости меня.

— Я знаю. Если бы вы растили меня не здесь, я бы вообще никогда не познакомилась с Трэвисом. Как ты и говорил в прошлый раз.

— Не знаю, что со мной будет, если я тебя потеряю. Это меня убьет.

— Не потеряешь.

— Я хочу, чтобы ты была осторожна. Ты — мое сердце.

— Буду.

Они просидели так еще долго, и наконец Лидия поднялась, чтобы пойти наверх.

Но не прошла и пары метров, как папа окликнул ее:

— Лидия!

Она обернулась.

— Если бы я в тот день купил у Трэвиса все дрова, он был бы жив? — Его голос был пустым и отрешенным, словно он задал этот вопрос под нажимом, от лица человека, которому не хотелось знать ответ.

— Ты сейчас спрашиваешь, не из-за тебя ли погиб Трэвис?

— Да.

— Нет. Думаю, что Трэвис погиб не из-за тебя. Думаю, что он погиб из-за тех людей, которые его убили. И мне кажется, тебе не стоит освобождать их от ответственности — даже самую малость, — беря вину на себя.

Ее папа попытался улыбнуться, почти безуспешно, и тихо произнес:

— Спасибо.

Он вернулся к просмотру фотоальбома, а Лидия пошла к себе.

Она была истощена. Лежала на кровати и смотрела в потолок. Зажужжал телефон.

« Уф, драма с Патриком. Так мне надоели эти школьники », — написала Далия.

Лидия почувствовала физическое отвращение от того, насколько банальны проблемы Далии в свете всего происходящего. Хотя это была не вина подруги. Лидия вдруг осознала, что она ей не рассказывала. Никому не говорить о Трэвисе вошло у нее в привычку.

«Не могу общаться. Потеряла друга», — написала она.

«О боже, в смысле — он умер?»

«Да».

« О господи, сочувствую тебе, дорогая. Ты в порядке ?»

«Не знаю».

« Что случилось ?»

Что ж, Далия, хоть я тебе о нем и не рассказывала, подумала Лидия, но у меня был друг по имени Трэвис Бохэннон, который продавал дрова для растопки, чтобы накопить денег на курсы для писателей и новый компьютер. Он хотел писать романы в жанре фэнтези. И вот кто-то убил его из-за ста двадцати трех долларов. Но он не особенно стильно одевался, потому я его стыдилась. И от этого мне еще больнее. Тут у Лидии возник порыв.

«Зайди на Dollywould чуть позже», — ответила она Далии. Затем пошла к столу и села за компьютер. На мгновение засомневалась. Она знала, что идет прямо в пасть к зверю. Но именно туда ей и нужно было.

Это и траурная речь, и признание. Но начнем с траурной речи. У меня был друг. Его звали Трэвис Бохэннон. Пару дней назад, когда он продавал дрова для растопки, двое мужчин выстрелили в него и бросили умирать, а сами украли у него деньги, чтобы купить наркотики. Трэвис был самодостаточным человеком. Он был собой и не боялся того, что скажут или подумают о нем другие. Когда этот мир становился ему тесен, он расширял его силой своего воображения. Он был одним из храбрейших людей, которых я знала, и одним из добрейших, самых щедрых, самых преданных. Вероятно, проснувшись этим утром, вы не почувствовали, что мир обеднел, но поверьте: это так. Трэвис заслуживает, чтобы о нем помнили. Пожалуйста, взгляните ему в лицо. Знайте, что он жил на этом свете и был замечательным. Мне будет его не хватать. А теперь перейдем к признанию. Я обманщица. Я строю из себя такого человека, которым был Трэвис: самодостаточного, храброго. Анонимность, которую дает интернет, позволяет мне презентовать вам эту персону. Но я была трусом — и именно поэтому вы только сейчас узнаете, что у меня был друг по имени Трэвис Бохэннон. Трэвис не был « модным » в привычном понимании. Он не носил стильной одежды, не слушал популярной музыки. Ему нравилось читать фэнтези. Он носил дешевое ожерелье с драконом и повсюду таскал с собой дубинку. Я думала, что, если вы узнаете о нем, это испортит мой имидж. Мне казалось, если вам станет известно, что он — мой друг, то вы во мне разочаруетесь, потому держала дружбу с ним в секрете. Но больше этого не будет. Лучше я буду жить в открытую и приму любые последствия, чем продолжу лгать. Трэвис, пожалуйста, прости меня. Ты заслуживал лучшего .