Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Но, короче говоря, суть в том, что Тэвис – странный и чувствительный тип, в роли ректора одновременно и неэффективный, и во многом устрашающий, и родственные связи не гарантируют никаких экспертных прогнозов или пощады, если только не пользоваться влиянием матери, а мысль об этом буквально не приходит в голову Хэлу. Такой необычный пробел в голове на месте семьи может быть одним из способов выживания в условиях, при которых профессиональные и домашние авторитеты как бы сливаются друг с другом. Хэл сжимает мяч как ненормальный, слушая визг принтера, приложив правую руку к щеке и закрыв локтем рот, и готов многое отдать, чтобы сейчас оказаться в насосной, а затем энергично почистить зубы портативной складной «Орал-Би». Щепотка «Кадьяка» сейчас тоже не вариант, по многим причинам.

В этом году Хэла официально вызывали в приемную ректора только один раз, в конце августа, сразу перед Общим сбором, во время Ориентации, когда прибывали первокурсники ГВБВД и блуждали беспомощные и перепуганные, и т. д., и Тэвис хотел попросить Хэла взять под крыло девятилетнего паренька откуда-то из Фило, Иллинойс, который, судя по всему, был слепым, – паренек, – и страдал от каких-то заболеваний черепа, будучи одним из детей – выходцев из Тикондероги, Нью-НьюЙорк, которые не успели эвакуироваться вовремя, и мог похвастаться несколькими глазами на разных стадиях эволюционного развития, при этом технически был слеп, но все равно играл на высоком уровне, что само по себе долгая история, к тому же оказывается, у его черепа была консистенция панциря чесапикского голубого краба, зато сама голова такая огромная, что Бубу по сравнению с ним тянул на микроцефала, и, в общем, оказывается, он играл на корте только с одной руки, потому что второй таскал за собой такую стойку на колесиках, как с капельницей, но без капельницы, а с металлической нимбообразной подпоркой на высоте головы, чтобы окружать и поддерживать голову; но, короче говоря, Текс Уотсон и Торп уломали Ч. Т. принять и оплатить обучение паренька, и теперь Ч. Т. пришел к выводу, что пареньку понадобится, скажем, хотя бы какая-то минимальная помощь с Ориентацией (буквально), и он хотел, чтобы именно Хэл поводил его под ручку по академии (опять же буквально). Пару дней спустя оказалось, что у паренька дома, на выселках Иллинойса, какой-то то ли семейный, то ли спинно-мозговой форс-мажор, и до весеннего семестра он на академе. Но тогда, в августе, Хэл сидел в том самом кресле, где теперь клюет носом Тревор Аксфорд, очень поздно, где-то уже в сумерках, после неформальной дневной «выставки» в три бодрых сета с гостем – профи из латвийского сателлита, так что пропустил фаршированный перец миссис К. на ужин, и живот из области поперечно-ободочной кишки по-своему ворчал «Где же еда»; ждал, в одиночестве в синей комнате, задумчиво дрыгаясь на кресле, когда Латеральная Алиса Мур уже ушла домой в свою ньютонскую длинную квартиру с комнатами в 2 м шириной, а ее Intel и консоль интеркома были плотно обернуты в полупрозрачную целлофановую штуку от пыли, на плашке с « ОПАСНО: ТРЕТИЙ РЕЛЬС» не горел красный диод, и вообще единственным источником света, кроме слабого и сумеречного за окном, были палящие 105 В подглядывающей журнальной лампы в синем абажуре на его кресле, плюс множество ламп в кабинете Чарльза Тэвиса (у него фобия насчет верхнего освещения), где Тэвис проводил позднее собеседование на прием с фантастически крохотной малышкой Тиной Эхт, которая зачислялась как раз этой осенью в возрасте семи лет. Двери у него были открыты, потому что стоял жестокий август и Д. К. Н. Пал сделал с кондиционером в приемной что-то такое, отчего тот старался вовсю. Наружная дверь кабинета директора открывалась наружу, а внутренняя – внутрь, отчего в распахнутом виде его междверный предбанник приобретал челюстной вид.

В августе ГВБВД хроническая левая лодыжка Хэла болела сильнее всего, после кипучей, но изнурительной летней мясорубки тура, где он пытался добраться минимум до четвертьфинала практически везде, а в основном на асфальте 217, и он даже чувствовал пульс в сосудах натруженных связок лодыжки, пока перелистывал страницы новенького «Мирового тенниса» и наблюдал, как выпадают и планируют на пол рекламные листовки; но все же он не мог не воспользоваться открыточелюстным видом на значительную часть Чарльза Тэвиса в кабинете за столом – как обычно, странно перспективно сокращенного и маленького, и сложившего руки на просторном столе напротив частично видимой в профиль девочки, которой на вид нельзя было дать больше пяти-шести, слушавшей Тэвиса в ожидании получения документов на прием. Родителей или опекунов Эхт поблизости не было. Некоторых детей просто подкидывают. Иногда машины родителей даже не останавливаются, просто замедляются, затем расшвыривают гравий и уносятся прочь. У ящиков в столе Тэвиса скрипучие направляющие. «Линкольн» предков Джима

Сбита даже не особо замедлился. Сбита подняли на ноги и немедленно повели в раздевалку смывать гравий из волос. Хэл руководил Ориентацией Сбита, когда того перевели – выперли из Палмеровской академии после того, как его домашний тарантул (по имени Симона – тоже долгая история) сбежала и даже не думала кусать жену ректора, если бы та не завопила, не лишилась чувств и не упала прямо на нее, объяснял Сбит, пока Хэл помогал собирать чемоданы со всей подъездной дорожки до самых ворот.

Как и многие одаренные бюрократы, приемный брат матери Хэла физически маленький в смысле как будто не столько эндокринном, сколько перспективном. Его маленький размер напоминает маленький размер чего-то такого, что намного дальше от тебя, чем хотело бы, а еще и удаляется 218. Это необычное впечатление неторопливого удаления вкупе с компульсивной жестикуляцией, возникшей несколько лет назад после отказа от курения, поддерживает ощущение неугасающего безумия Тэвиса, некой локационной паники, которая, как легко заметить, не только объясняет его компульсивную энергию – у них с Аврил (а они два сапога пара по компульсивности) на двоих сна на их втором этаже Дома ректора – в отдельных комнатах – на двоих сна, как примерно у одного человека с обычной бессонницей, – но, может, и укрепляет его патологическую открытость, то, как он рассуждает вслух, что рассуждает вслух, – манера, которую Орто Стайс умеет имитировать до того жутко похоже, что юноши из разряда 18-летних запретили ему пародировать Тэвиса перед игроками помоложе из страха, что дети не смогут воспринимать Тэвиса всерьез тогда, когда всерьез его воспринимать надо.

Что до ребят постарше – они по полу от смеха катаются, стоит Стайсу только сложить ладонью козырек и прищуриться всякий раз, как в поле зрения возникает Тэвис, который как будто удаляется даже тогда, когда надвигается.