Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Хэл на левой стороне выставил ногу вперед, ожидая, когда Стайс вернется и он сможет подать еще раз. Делинт, острота и незаметность периферийного зрения которого стали притчей по языцех ЭТА, наблюдал, как большая журналистка с секунду пожевала колпачок, а потом записала не более чем идеограмму Грегга, означающую «красиво», покачивая шапкой цвета фуксии.

– Красиво, да? – спросил он любезно.

Стипли поискала платок:

– Не сказать.

– Хэл, по сути, мучитель, если хотите знать его суть как игрока, а не откровенный убийца, как Стайс или канадец Уэйн, – сказал Делинт. – Вот почему с Хэлом нельзя играть с задней линии или без риска. Как сейчас мяч казался совсем близко, чтобы ты старался, бежал. Он тебя раздергивает. Всегда на два или три удара впереди. Это очко на глубоком форхенде он выиграл уже после подачи – в ту же секунду, как поставил Стайса в противоход, было видно, как открылся угол для атаки. Но подача устроила все это заранее, и без риска с приложением силы. Пацану не нужна сила, это мы помогли ему понять.

– Когда я смогу с ним поговорить?

– Инканденца взял на вооружение многое из наших уроков. Раньше он не контролировал игру, чтобы так уметь. Нарезаешь корт на секции и бреши и вдруг видишь, как в одной бреши мелькает свет, и видишь, что он готовился к этому углу с самого начала розыгрыша. Как тут не вспомнить шахматы.

Журналистка высморкала красный нос.

– Шахматы на бегу.

– Неплохо сказано.

Хэл вошел в подачу в левый квадрат.

– Ваши студенты играют в шахматы?

Безрадостный смешок.

– Некогда.

– А вы?

Со второй подачи Хэла Стайс сделал победный удар бэкхендом; слабые аплодисменты.

– Мне некогда играть вообще, – сказал Делинт, заполняя графу. По звуку было слышно, что ракетка второго мальчика натянута сильнее, чем у Хэла.

– Когда уже получится посидеть с Хэлом наедине?

– Не знаю. Не думаю, что получится.

Быстрое движение головы журналистки изменило рисунок кожи на шее.

– Прошу прощения?

– Это не мне решать. Предполагаю, что не получится. Доктор Тэвис вам еще не говорил?

– Честно говоря, я не поняла, что он мне говорил.

– Мы никогда не разрешали интервью с нашими пацанами. Основатель вас еще пускал на территорию, а при Тэвисе то, что вы приехали, уже исключение.

– Я же только ради бэкграунда, для вашего выпускника, пантера.

Делинт сложил губы так, будто свистит, хотя свиста не последовало.

– Мы никогда не разрешали никаких интервью с ребятами до окончания ЭТА тренировки и прививки.

– Разве у студента нет права решать, с кем он будет говорить и зачем? А если мальчик сам хочет поболтать со мной о переходе его брата из тенниса в футбол?

Делинт подчеркнуто сосредоточился на матче и характеристике, было заметно, что он не следит за разговором.

– Говорите с Тэвисом.

– Я говорила с ним больше двух часов.

– Через какое-то время вы наловчитесь задавать ему вопросы. Тэвис – его надо загонять в угол «да-нет», когда можно твердо потребовать – да – да, нет – нет. Если вы соображаете, на это хватает минут двадцати. Это же ваша профессия, вытягивать ответы из людей. Ответ официально давать не мне, но я думаю, что «нет». Вот приезжает сюда бостонская пресса после крупного события – уезжают домой с результатами матча, физической статистикой и родными городами игроков, несолоно хлебавши.

– «Момент» – американский журнал для выдающихся людей и о выдающихся людях, а не какой-то спортивный писака с сигарой и дедлайном.

– Это руководящее решение, милая. Я не в руководстве. Только знаю, что нас здесь учат видеть, а не чтобы видели нас.

– Я приехала только ради точки зрения талантливого мальчика на смелый переход его талантливого брата в большой спорт, в котором он проявил еще больше таланта. Один выдающийся брат – о другом. Хэл – не в фокусе профиля.

– Загоните Тэвиса в нужный угол, и он вам сам расскажет про «видеть», а не «чтобы видели». Эти пацаны – здесь самые лучшие учатся видеть. Мысль Штитта – самотрансценденция через боль. Эти пацаны. – указывая на Стайса, который сломя голову бежит за укороченным с лета, но тот перестал катиться по корту задолго до линии подачи; слабые аплодисменты, – они здесь для того, чтобы раствориться в чемто гораздо большем, чем они сами. Чтобы все оставалось, как когда они только начинали, – ведь сперва игра – нечто большее. Затем они проявляют талант, начинают побеждать, становятся крупными рыбами в прудах своих родных городов, теряют способность растворяться в игре и видеть. Все юниорские мозги наперекосяк, от таланта. Они выкладывают кучу бабла, чтобы поступить сюда и снова стать мелкой рыбешкой, и получить по башке, и почувствовать себя меньше, и видеть, и развиваться. Забыть на пару лет, что они объекты внимания, и увидеть, на что они способны, когда никто не смотрит. Сюда не для того поступают, чтобы про них писали бэкграунды или что-то там мягкое. Милая.

Делинту показалось, у Стипли какой-то тик. Из одной ее ноздри торчал крошечный пучок волос, что Делинт находил отвратительным. Она спросила:

– А про вас когда-нибудь писали, в вашу бытность игроком?

Делинт с прохладцей улыбнулся в характеристики.

– У меня никогда не было такого рейтинга или талантов, чтобы этот вопрос вообще вставал.

– А у некоторых здесь есть. У брата Хэла были.

Делинт провел карандашом по губам, шмыгнул.

– Орин был ничего. Орин, по сути, был игроком одного приема. И, между нами и забором, – с головой у него были проблемы. И из игры он ушел на спаде. А вот его младшего в теннисе ждет большое будущее, если он сам захочет. И Орто. Уэйна – так наверняка. Пару девчонок – Кент, и вот Карин и Шарин, – показывая на чудовище Воутов ниже, – по-настоящему одаренные, те, кто по-прежнему на взлете, если попадут в Шоу…

– То есть станут профессионалами.

– В Шоу они сколько влезет могут бронзоветь, становиться памятниками самим себе, чтобы на них смотрели, тыкали пальцами и перемывали кости. А пока что они здесь, чтобы самим побыть теми, кто смотрит и видит, и забыть, что смотрят на них, пока что.

– Но даже вы говорите – «Шоу». Они станут шоуменами.

– Уж это сто пудов.

– А значит, их главная цель – аудитория. Почему же не готовить их к стрессу развлечения аудитории, готовить к тому, что на них будут смотреть?

Мальчики стояли у ближайшей стойки сетки, Стайс сморкался в полотенце. Делинт со вздохом опустил планшет.

– На секунду ошибочно представим, что я отвечаю за всю Энфилдскую академию. Я говорю – вы не понимаете. Цель – привить лучшим ребятам желание играть ради того, чтобы на них смотрели. Никогда. Штитт считает, если это привьется, то Шоу их не угробит. Если они забудут все, кроме игры, то, когда вы все выстроитесь вдоль забора, чтобы смотреть только на них и хотеть только их – а игра для вас будет так, поводом, для вас это только развлечение и характеры, вы пришли ради забронзовевших памятников, – но если их правильно привить, они никогда не станут рабами памятника, никогда не вынесут себе мозги после победы в турнире, когда победят, и не прыгнут с третьего этажа, когда в них перестанут тыкать пальцами или профилировать, когда их теннисный цветок начнет увядать. Хотите вы или нет, милая, но вы их жрете заживо, так-то.