Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Все теннисисты ЭТА любили Шоу-корты 6–9, потому что любили, когда на них смотрят, но и ненавидели Шоу-корты, потому что тень вороньего гнезда на насесте к полудню накрывала северные половины кортов и весь день постепенно сдвигалась на восток, создавая ощущение, будто под боком бродил какой-то мрачный великан в капюшоне, погруженный в раздумья. Иногда от одного только пупырышка тени изза головки Штитта на Шоу-корте игрок помоложе мог войти в ступор.

К седьмому гейму Хэла и Стайса на небе не осталось ни облачка, и от монолитной тени насеста, черной как ночь, удлинявшейся вдоль сетки и целиком скрывающей Стайса, когда он выходил за подачей к сетке, всех охватывал озноб. Еще одно преимущество Легкого – в нем вид сверху невозможен, – это же и очередная причина, почему тренерский состав тянул как можно дольше перед установкой. Не было заметно, что Хэл вообще ее видел, тень, согнувшись в ожидании Стайса.

Тьма расставил ноги в своей жесткой позиции на правой половине центральной линии, медленно разворачиваясь в движении подачи. Первая подача оказалась перелетом, и Хэл мягко направил ее с корта, подойдя на два шага для второго мяча. Вторую подачу Стайс снова послал изо всех сил и попал в сетку, и слегка поджал толстые губы, пока шел в тень сетки подбирать мяч, а Хэл потрусил к ограждению у другого корта за первым отбитым. Делинт поставил в графе с шапкой СТАЙС бранный иероглиф.

Именно в этот момент в 1200 метрах к востоку и вниз по холму, на подземном этаже, крепко спит, похожий в маске для сна на Одинокого рейнджера, сотрудник с проживанием Эннет-Хауса Дон Гейтли, его храп потрясает разутепленные трубы вдоль потолка комнатушки.

В четырех с гаком километрах на северо-запад в мужском туалете библиотеки Армянского фонда, прямо сбоку от луковицы купола «Уотертаун Арсенал», скрючился в кабинке в своих ужасных подтяжках и ворованной кепке Бедный Тони Краузе, с локтями на коленях и лицом в руках, приобретая совершенно новую точку зрения на время и различные виды течения и обличья времени.

М. М. Пемулис и Дж. Г. Сбит, с мокрыми волосами после дневных пробежек, умаслили библиотекаршу в Школе фармацевтики БУ в 2,8 км по авеню Содружества на пересечении Содружки и Кук-стрит, и уселись за столом в справочной – Пемулис заломил фуражку, чтобы уступить место поднявшимся бровям, лижет палец, чтобы переворачивать страницы.

Зеленый седан Е. Стипли с невралгической рекламой «Нунхаген» на боку стоит на парковке для допущенных гостей на стоянке ЭТА.

Между встречами 266в кабинете, западные окна которого не открывали вида на матч, Чарльз Тэвис прижимался головой к царге софы, шаря за серо-красным подзором в поисках весов, которые он там хранит.

Местонахождение Аврил Инканденцы на территории в течение этого периода времени остается неизвестным.

Как раз в этот момент по горному времени Орин Инканденца снова объял некую «швейцарскую» модель рук перед окном шириной во всю стену в номере на среднем этаже какого-то другого высокого отеля (не того, что в прошлый раз) в Фениксе, Аризона. Свет из окна пылал жарой. Далеко внизу крыши машин сияли от отраженного света так ярко, что нельзя было разобрать их цветов. Пешеходы двигались перебежками между зонами тени или охлаждения. Стекло и металл города переливались, но при этом будто таяли – весь пейзаж казался каким-то одурелым. Из кондиционера номера шептал прохладный воздух. Орин и модель отставили стаканы со льдом, сошлись и объяли друг друга. Не обняли – объяли. Никаких разговоров – слышно было только кондиционер и дыхание. Льняное колено Орина коснулось дельтовидной развилки расставленных ног модели. Он позволил «швейцарке» потереться о мускулистое колено здоровой ноги. Они так близко, что между ними не проскальзывал и лучик света, и жались ближе. Ее веки трепетали; его закрыты; их дыхание стало морзянкой. Снова концентрированная тактильная истома сексуального режима. Снова они раздели друг друга до пояса, и она – в той же джиттербаговой шутке, над которой не хватало дыхания смеяться, – она запрыгнула на него, и обвила шею ногами, и изогнулась назад, пока падение не остановила его рука, и он держал ее вот так – левой ладонью со старой мозолью от ракетки под копчиком шелковой спины, – и понес.

Иногда трудно поверить, что в разных частях планеты солнце одно и то же. Солнце Новой Новой Англии в этот самый момент было цвета голландского сыра и не грело. Между розыгрышами Хэл и Стайс перекладывали палки в правые руки и прятали левые под мышки, чтобы не потерять чувствительность из-за холода. Стайс совершал двойную ошибку чаще обычного, потому что слишком старался со второй подачей, чтобы достойно выйти за ней к сетке. Делинт прикинул, что у Стайса насчитывалась одна двойная ошибка на 1,3 гейма, а соотношение э./д. о. 267было невыдающимся 0,6, но он, Делинт, сказал Елене Стипли из «Момента», возвышавшейся над ним сбоку на третьем ряду сверху и строчившей стенографией Грегга, – Делинт сказал мисс Стипли, что Стайс тем не менее правильно перебарщивал со второй подачей и сознательно шел на возможную двойную ошибку. Стайс раскручивался для подачи жестко, его движение словно демонстрировалось через зоотроп, и журналистка заметила Делинту, что Стайс как будто учился подавать по серии фотографий движения на разных стадиях, не в обиду будет сказано. Текучести настоящей скорости не чувствовалось до самого конца, когда Стайс раскрутился к сетке и чуть не упал на корт, теннисная ракетка вылетела изза спины и хлестнула вверх, по желтому мячу на самом пике, и раздался солидный чпок, когда этот самый Стайс запустил мяч в тело брата Орина, обезоруживая Хэла скоростями, при которых движение мяча представлялось только остаточным образом, сливочным сетчаточным следом чего-то слишком быстрого для человеческого глаза. В неуклюжем ответе

Хэл перебрал с резаком, и мяч подвис, и Стайс бросился для блок-воллея на высоте груди, очевидного и победного, в раскрытую часть корта. Слабые аплодисменты. Делинт предлагает Елене Стипли отметить, что на самом деле Тьма выиграл это очко целиком на одной подаче. Хэл Инканденца подошел к забору за мячом, невозмутимый, вытирая нос рукавом толстовки; у него «больше». Хэл вел 5: 4 в первом и скопил три преимущества с подач Стайса в пятом гейме, два – благодаря двойным ошибкам; но Делинт продолжал настаивать, что Стайс поступал правильно.

– В прошлом году Хэл дошел до уровня, когда единственный шанс оппонента – тотально давить, постоянно атаковать, лупить подачи, рвать к сетке, принять роль агрессора.

– Герр Штитт подкрашивает глаза? – спросила его Елена Стипли. – Я тут заметила.

– Если выходишь против нашего Хэла, пытаешься его перехитрить, обойти – он будет дергать тебя по всему корту, сожрет, выплюнет и растопчет остатки. Мы целыми годами вели его к этому уровню. Больше никто не перехватит у Инканденцы контроль на корте.