Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Чо делаешь? – спросил он, продолжая стоять в дверном проеме.

Я видел, как мой вопрос о том, где он пропадал всю неделю, приведет

к такому количеству возможных ответов и дальнейших вопросов, что сама перспектива была почти головокружительной, такой изнуряющей, что я с трудом выдавил, что просто лежу на полу.

– Лежу просто, – ответил я.

– Мне так и сказали, – ответил он, – Петропулятор упомянул истерику.

Когда лежишь на спине на толстом ковре, пожать плечами почти невозможно.

– Сам посмотри, – сказал я.

Пемулис вошел целиком. Он стал единственным предметом в комнате, полностью осознающим себя вертикальным. Выглядел он не очень; цвет лица был так себе. Он не побрился, из мячика подбородка торчала дюжина маленьких черных щетинок. Казалось, что он жует жвачку, хотя жвачку он не жевал.

– Задумался? – спросил он.

– Напротив. Профилактика мышления.

– Нормально себя чувствуешь?

– Не жалуюсь, – я закатил глаза, чтобы посмотреть на него.

Он издал резкий гортанный звук. Прошел по краю моего зрения и втиснулся в стык двух стен; я слышал, как он сползает за мной на пол, чтобы присесть, привалившись спиной к стене, как он иногда любил.

«Петропулятор» – это Петрополис Кан. Я думал о последней кинолекции из «Приятных людей в небольших удобных комнатах.», а затем о казусе с Ч. Т. на похоронах Самого. Маман похоронила Самого на семейном участке в провинции Л'Иль. Прямо над головой я услышал возглас и два удара. Моя грудная клетка сокращалась и расширялась.

– Инкстер? – сказал Пемулис через некоторое время.

Заслуживающей внимание деталью оказалось, что земля на свежей

могиле кажется воздушной, поднявшейся и пышной, как тесто.

– Хэл? – сказал Пемулис.

– Яволь.

– Нам надо реально серьезно перетереть, братец.

Я ничего не ответил. Слишком много потенциальных ответов, как остроумных, так и искренних. Я слышал, как вихры Пемулиса шуршат по стене, пока он озирается по сторонам, и тихий звук маленькой молнии, с которой он игрался.

– Можно найти уединенное место и реально перетереть.

– Я тонко настроенная горизонтальная антенна, настроенная прямо на тебя.

– Я имел в виду, давай куда-нибудь отскочим.

– Таки к чему эта внезапная спешка? – я пытался изобразить интонацию еврейской мамочки, особое мелодичное вниз-вверх-вниз. – Таки всю неделю: ни ответа, ни привета. А теперь ой, ему срочно надо поговорить.

– Давно свою мамку видел?

– Не видел всю неделю. Не сомневаюсь, сейчас она помогает Ч. Т. решить погодную проблему, – я помолчал. – Его, если подумать, я тоже не видел всю неделю, – добавил я.

– Эсхатон отменяется, – сказал Пемулис. – С картой там ужас что творится.

– Я чувствую, очень скоро будет объявление и про квебекских ребят, – сказал я. – Настолько я тонко настроен в этой позиции.

– Что скажешь, если забьем на заменитель сосисок и метнемся поесть в «Стейк и Мороженое».

Повисла долгая пауза, пока я прогонял дерево ответов. Пемулис застегивал и расстегивал что-то с короткой молнией. Я не мог решить. Наконец пришлось выбирать почти случайно.

– Я теперь стараюсь реже посещать места со снисходительным «‘N» в названии.

– Слушай, – я услышал, как скрипнули его колени, когда он подался вперед над моей головой. – Насчет tu-savez-quoi [223] Сам-знаешь-чего (искаж. фр.). .

– Идэ Имэ Изэ. Синтетическая вакханалия. Она точно не состоится, Майк. К слову об ужасе с картой.

– Это тоже одна из тем, насчет которой надо перетереть, если соизволишь поднять свою – буквально – свою жопу с пола.

Минуту я наблюдал за тем, как поднимается и опускается стакан НАСА.

– Даже не начинай, Эм Эм.

– Чего не начинать?

– У нас хиатус, забыл? Тридцать дней, на которые ты чудесным образом умаслил того парня, мы живем как шииты.

– Умасливание тут не при чем, Инк, в том-то и дело.

– И теперь у нас – сколько? – еще двадцать дней. У нас будет моча, как у детей муллы, мы договорились.

– Не в этом. – начал Пемулис.

Я пукнул, но не издав ни звука. Мне было скучно. Я не помнил, когда в последний раз мне было скучно с Пемулисом.

– И я обойдусь без твоего соблазнительного красноречия, – сказал я.

В двери появился Кейт Фрир, прислонившись к косяку и скрестив

руки. На нем все еще было странное трико, в котором он спал, – из-за него он напоминал кого-нибудь из цирка, кто голыми руками рвет телефонные книги.

– Кто-нибудь может объяснить, почему на окне в коридоре наверху человеческая кожа? – спросил он.

– Мы тут вообще-то разговариваем, – сказал Пемулис.

Я приподнялся на локтях.

– Кожа?

Фрир посмотрел на меня.

– Знаешь, Хэл, тут, по-моему, нет ничего смешного. На окне в коридоре наверху, вот те крест, висит полоска кожи со лба, и как будто две

брови, и кусок носа. И сейчас вот Шпала Пол говорит, что в вестибюле видели, как Стайс выходит из лазарета с какой-то маской Зорро на лице.

Пемулис был абсолютно вертикальным – снова встал; я слышал его колени, когда он распрямлялся.

– У нас тут вроде как тет-а-тет, братец. Мы уединились, один на.

– Стайс прилип к окну, – объяснил я, снова целиком откидываясь. – Кенкль и Брандт собирались отлепить его с помощью теплой воды из уборщицкого ведра.

– Как можно прилипнуть к окну? – спросил Пемулис.

– Ну, а выглядит будто так, будто отлепили они ему пол-лица от головы, – сказал Фрир, дотронувшись до собственного лба и поежившись.

Под мышкой Фрира появилось маленькое свиное рыльце Кирана Маккенны. Он был все еще в дурацкой марлевой повязке на всю голову из-за мнимого ушиба черепа.

– Ребят, вы уже видали Тьму? Гопник говорит, он как кусок сырной пиццы, с которого содрали сыр. Гопник говорит, Трельч берет по два бакса за посмотреть, – он умчался к лестнице, не дожидаясь ответа, бешено звеня мелочью в кармане. Фрир посмотрел на Пемулиса и открыл рот, затем, по-видимому, передумал и последовал за ним. Мы слышали пару саркастических присвистов вслед трико Фрира.

На верху моего зрения снова появился Пемулис; его правый глаз однозначно дергался.

– Вот поэтому я и предлагал переместиться в более уединенное место. Я хоть раз просил тебя о срочном разговоре, Инк?

– Точно не в последние несколько дней, Майк, в этом я уверен.

Повисла продолжительная пауза. Я поднял руки над лицом и смотрел

на их форму в рассеянном свете.

Наконец Пемулис сказал:

– Ладно, надо успеть поесть до того, как увижу гребаного Стайса без пол-лба.

– Прихвати для меня заменитель, – сказал я. – Дай знать, когда скажут про матчи. Я поем, если придется играть.

Пемулис облизнул ладонь и попытался приручить вихры. С моей точки зрения он был высоко над моей головой и вверх ногами.

– Так что, а ты вообще собираешься подняться, пойти, одеться, постоять на одной ноге со своей включенной оперой, а? А то я могу поесть и потом зайти к тебе. Скажем Марио, что нам надо поболтать один-на-тет.