Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Юджина («Факса») Факельмана – который вылетел из образовательной системы Линна, штат Массачусетс, уже где-то в десять, – с Бледным Соркиным свел тот же азартный экземный помощник фармацевта, который до этого свел с Соркиным Гейтли. Никто больше не звал Гейтли Бимми и Dushka. Теперь он был Дон, без всяких кличек. Иногда Донни. Соркин звал Гейтли и Факельмана своими Башнями-близнецами. Они стали более-менее бойцами Соркина. Только совсем не такими бойцами важных уголовных авторитетов, как их обычно изображают в популярном интертейнменте. Они не торчали неподвижно по бокам от Соркина во время сходок уголовных авторитетов, не зажигали ему сигары и не называли «боссом», ничего такого. Они не были его телохранителями. На самом деле физически они проводили с ним не так уж много времени; по большей части с Соркиным, его офисом в Согасе и секретаршей они общались с помощью пейджеров и мобильников 367.

И хотя они собирали для Соркина долги, включая плохие (особенно Гейтли), Гейтли тоже не то что бы вовсю ломал должникам коленные чашечки. Даже сама угроза принудительного насилия была редкостью. Отчасти хватало уже впечатляющих габаритов Гейтли и Факельмана, чтобы уладить проблемы с просрочками. А отчасти дело в том, что все стороны переговоров обычно давно друг друга знали – Соркин, его игроки и должники, Гейтли и Факельман, другие наркоманы (которые иногда делали ставки, но чаще посредничали с Гейтли и Факельманом за других), даже ребята из отдела нравов Органов Северного побережья, многие из которых сами иногда ставили у Соркина, потому что для госслужащих у него были предусмотрены скидки на отъем. Такое себе маленькое сообщество. Обычно работа Гейтли с плохими долгами или просроченными отъемами – это поехать к должнику в тот бар, где он смотрит спорт по спутниковому, и просто сообщить, что долг грозит стать проблемой, как будто в данном случае виноватая сторона – сам долг, и что Бледный очень обеспокоен этим фактом, и на месте набрасывал с должником какое-нибудь соглашение или план погашения. Затем молодой Гейтли заходил в сортир бара, звонил Соркину с мобильного и получал добро на план, который они набросали. Гейтли был покладистый, дружелюбный и никому даже слова поперек не говорил, практически. Как и Бледный Соркин: большинство его должников были старыми и постоянными клиентами, так что без каких-то кредитных линий никуда. Большинство же редких проблем с долгами, которые требовали габаритов и принуждения, касались людей с игроманией, таких жалких вороватых ребят, зависимых от азарта ставок, которые увлекались, на кураже загоняли себя в яму, а потом самоубийственно пытались из ямы отыграться, и которые делали ставки у нескольких букмекеров сразу, и которые врали и соглашались на планы погашения, следовать которым не собирались, самоубийственно рассчитывая, что могут потянуть со всеми долгами, пока не рассчитаются разом с крупного выигрыша, а он, всегда верили они, случится уже вот-вот. С такими типами приходилось тяжко, обычно потому, что Гейтли был знаком с должниками, и они пользовались знакомством и умоляли, и плакали, и давили на жалость сказочками о любимых людях и тяжелых болезнях и Гейтли, и Бледному Соркину. Они сидели, смотрели Гейтли прямо в глаза и врали, и сами верили собственному вранью, и

Гейтли приходилось звонить Соркину, пересказывать вранье и слезливые истории должников, и ждать его вердикта – верить или что. Благодаря этим типам Гейтли впервые познакомился с концепцией настоящей зависимости и во что она может превратить человека; хотя тогда он еще не ассоциировал концепцию с наркотиками, разве что с самими хардкорными кокаинщиками и ширяльщиками, которые на тот момент казались ему по-своему такими же вороватыми и жалкими, как игроманы. Эти типы со слезливыми историями про «дайте-еще-шанс» оказывались настоящим эмоциональным адом для Бледного Соркина, вызывая у него кластерные головные боли и ужасную черепно-лицевую невралгию, и в какой-то момент Соркин стал накидывать (к просроченной замазке, отъему и интересу) дополнительную надбавку за прописанный ему курс спансул Кафергота 368, ультрафиолета и посещений энфилдского Национального Фонда черепно-лицевой боли. Кулаки размером с ростбиф из рампа Гейтли и Факельману приходилось пускать в ход для реального практического принуждения только тогда, когда вранье и яма компульсивного должника разрастались до достаточно серьезных масштабов, чтобы Соркин принял решение воздержаться от его покровительства в будущем. В подобные моменты бизнес-целью Бледного Соркина становилось как-то стимулировать азартного должника погасить долг сперва перед ним, а уже потом перед остальными буками, а для Соркина это означало, что он должен в красках продемонстрировать должнику, что у Соркина самый неприятная долговая яма из всех и первая в очереди на то, чтобы выбираться. И вот выход Башен-близнецов. Насилие строго контролировалось и возрастало постепенно, как бы поэтапно. Первый раунд мотивации шлангом – легкое избиение, может, сломанный палецдругой – обычно поручался Джину Факельману, не только потому, что из Башен-близнецов он по природе был более жестоким и даже любил класть чужие пальцы под дверцу автомобиля, но еще и потому, что в отличие от Гейтли умел контролируемо сдерживаться: Соркин обнаружил, что стоило Гейтли за кого-то приняться физически, как в душе здорового пацана словно с места срывалось что-то свирепое и неконтролируемое и летело лавиной само по себе, и иногда Гейтли был не в состоянии остановиться до тех пор, пока не доводил должника до состояния, когда тот не мог найти сил поднять голову, не то что деньги, из-за чего Соркину оставалось только списать долг, но здоровый пацан Донни так мучился от вины и раскаяния, что утраивал дозу наркотиков и на неделю выходил к хренам из строя. Соркин научился использовать сильные стороны Башен-близнецов. Факельману в принудительных сборах доставалась легкая работа первого раунда, но Гейтли был эффективнее Факса в переговорах о планах погашения, чтобы до рукоприкладства не доходило вовсе. Но бывали и особенно тяжелые случаи, такие, что на несколько дней сводили Соркина в постель с черепно-лицевым стрессом, потому речь шла о серьезных игроманах, которые либо настолько заврались, либо оказались в стольких ямах, что легкой жестокостью Факельмана было не обойтись. В крайних моментах в некоторых из этих случаях Соркин шел на крайности и принимал решение воздержаться не только от будущего покровительства над должником, но и от внесения требуемых средств; в определенный момент главной задачей становилось свести к минимуму количество тяжелых случаев в будущем, ясно обозначив, что Б. Соркин – не тот бук, в яме которого можно вопиюще сидеть и врать месяц за месяцем без охренительно серьезных последствий для оборзевшей вконец карты. Опять же, в случаях такого типа внутренняя бесконтрольная лавиноподобная свирепость Гейтли была предпочтительней простого, но в конечном итоге мелкотравчатого садизма Факельмана 369.