Людмила Штерн - По месту жительства

— Незваный гость… — начинаю я, но Славка уже церемонно кланяется.

— Неожиданно, но лестно… Давай сюда шубу.

— Послушай, Слава…

— Apres, т а chere, — перебивает Белоусов. — У нас случайно праздник. Мой папочка с красавицей женой, — мачехой, то есть, — прибыли из Читы навестить внука, — ежегодное паломничество, так сказать. А у Андрюхи ангина… уверен, что в знак протеста. — Славка усмехнулся.

В столовой сидели гости. Над всеми возвышался массивный человек с белоснежной гривой волос и ясными серыми глазами. Точеный нос, идеально очерченные губы, твердый с ямочкой подбородок. Такие мужественные, прекрасные лица должны принадлежать президентам или великим актерам.

— Коллега заглянула на огонек, потеснитесь, — сказал Слава.

Все заулыбались, закивали, задвигали стульями. Былинный красавец встал, почти касаясь головой висячей люстры и, протягивая загорелую изящную руку, качаловским голосом произнес:

— Белоусов Михаил Сергеевич. Очень приятно.

Меня усадили рядом, перед носом засверкала рюмка водки, в ней плавала крошечная лимонная корочка.

— Может, вы предпочитаете укропную с чесночком? — близко наклонившись, интимно спросил Белоусов-старший. В его руке появился графин с тонкой веточкой внутри.

Я замотала головой, глотнула из лимонной рюмки и огляделась.

Напротив сияла коротко стриженая блондинка в голубой блузе с рюшечками. Из-под длинных прямых ресниц желтовато-карие глаза смотрели весело и дерзко, «Мачеха, — вычислила я, — моложе Славки». Рядом с ней примостился круглый лысый коротыш. Поймав мой взгляд, он приветливо улыбнулся, сверкнув тридцатью двумя золотыми зубами.

— А я Ирочкин папа, то-есть Славочкин тесть.

«Октябрьский райпищеторг» — пронеслось у меня в голове. Я поискала глазами Иру. Тотчас поймав мой взгляд, Славин отец пророкотал:

— Ирочка Андрюшу кормит, прихворнул что-то мальчонка.

Я изобразила легкую скорбь и встала из-за стола.

— Можно поздороваться с Андрюшей, пока его не уложили? Проводи меня, Слава, а то я запутаюсь в ваших хоромах.

Назвать малогабаритную двухкомнатную квартиру хоромами было вершиной лести, но, как известно, нет такой лести, на которую не клюнули бы светлейшие умы человечества. Члены славкиной семьи разомлели, разнежились, и мы очутились в коридоре.

— Пошли в кухню, — сказала я, — мне нужно сказать тебе кое-что…

— Чего не скажешь в обществе воров и убийц, — сладко потягиваясь, ответил Белоусов, и я увидела, что он здорово пьян.

— Славка, сосредоточься, ради Бога! Кто-то стукнул про то, что ты читал на кафедре… ну, под Новый год.

Белоусов мигом протрезвел.

— Откуда ты знаешь?

— Какая разница, — но это факт. И мой совет — сейчас же убрать все из дома. Немедленно. За тем и приехала.

— То есть, как это — сейчас? — растерялся Белоусов. — А как же родня?

— Перебьются. — Ясно было, что только мой напор и решительность сдвинут его с места. — Предупреди Иру и собери свои бумажки. Я буду ждать тебя внизу.

Я простояла в подъезде минут сорок. Славки не было. Время от времени входили люди и, бросив на меня подозрительный взгляд, устремлялись к лифту. Наконец, он появился с двумя пухлыми портфелями.

— Извини, не так легко было отвалить. У папаши нюх, как у гончей, — заподозрил что-то неладное. Я сказал, что ты утром едешь в командировку и там позарез нужны мои материалы.

Подгоняемые ветром с залива, мы молча шагали по пустынной Матросской улице. На трамвайном кольце Славка опустил свои портфели на землю и стал тереть замерзшие пальцы.

— Понятия не имею, куда это деть… На ум не приходит ни один человеческий адрес.

Подъехал пустой и нарядный трамвай, мы поискали скамейку с отоплением и втиснулись в нее поглубже. Из-под сиденья поднималось легкое тепло.

— Послушай, Славка, у меня есть идея, то есть тетка. Глухая, одинокая пенсионерка. Имеет весь джентльменский набор: муж расстрелян в 37-м, сын погиб в последние дни войны, сама она лучшие десять лет своей жизни провела в Кокчетавской ссылке.

— Сдается мне, — это правильный адрес, — усмехнулся Белоусов.

Тетка Тата, старшая сестра моего отца, жила за Муринским ручьем в однокомнатной квартирке, на ожидание и выколачивание которой ушли еще десять лет жизни. После многолетней секретарской службы в каком-то издательстве, она получала пятьдесят шесть рублей пенсии и, будучи человеком незлобивым, кротко и счастливо доживала свой век.

Мы добирались до тетки без малого полтора часа и, когда в половине десятого позвонили в дверь, — удивлению и радости ее не было предела.

Она усадила Славу в уютное потертое кресло, представила ему кошку Земфиру и увлекла меня в кухню ставить чай.

— Новый, так сказать, обожатель? — Тата игриво ткнула меня в бок.

— До чего же ты старомодна, тетка, сказала бы уж хахаль!

Мы пили чай с рогаликами и вишневым вареньем, и я осветила Тате ситуацию. Белоусов молчал и чертил ложкой на скатерти таинственные знаки.

Тетка воодушевилась, от оказанного доверия у нее запылали щеки. Она велела достать стремянку и запомнить, в каком углу антресолей сложены портфели.

— Никогда нельзя знать, — загадочно сказала Тата, — возраст, сердце, почки… себя оказывают.

Мы хором велели не говорить глупостей, и Белоусов поцеловал ей руку. Провожая нас до дверей, Тата затуманилась.

— Сколько себя помню, — всегда в страхе, как подпольная крыса. Кажется, впервые, на старости лет чувствую себя человеком.

— Тетка, не будь такой патетической. — Я поцеловала ее в нос. — И большое тебе спасибо.

На обратном пути я рассказала Славе о нашей с Леоновым прогулке.

— Смотри, какой благородный, аж светится, — Белоусов недоверчиво покачал головой. — А впрочем, он же себя спасает. Если я загремлю, ему не удержаться.

— Славка, а есть у тебя идеи насчет того — кто…

Мы долго стоим у моего подъезда, на улице ни души, вокруг темно и бело от снега, — в час ночи гасят фонари.

— Да нет, не знаю, — неохотно говорит Славка, — мне думать об этом скучно… или лень. И ты постарайся отключиться, душа целее будет. Ну, а вообще, спасибо тебе, благодетельница. Если еще найдешь мне новую работу, — цены тебе не будет.

Кто же все-таки стукнул? Сквозь слепые замерзшие окна на меня наступает ночь. В квартире тишина, только вода журчит в водопроводных трубах. Бессонница обеспечена. Сигареты кончились, и я блукаюсь в поисках уцелевших окурков. Мамина аккуратность стоит у меня поперек горла, — вечно ей неймется, — вытряхивает пепельницы после каждой сигареты. Вот было бы чудо найти охнарик в ящике с бельем или в посуде. Черта с два!

Но кто же, все-таки, стукнул? Я могла бы заподозрить наших профессоров без малейшего угрызения совести. Но ни Леонова, ни Бузенко, ни Миронова на кафедре не было. Придется их сразу исключить. Итак, по порядку.