Людмила Штерн - По месту жительства

— Наверно… — нехотя отвечал отец, — но я предпочитаю умереть в неведении.

За стеной, как оглашенный, заверещал будильник, раздались бодрые звуки радиозарядки.

— Нина, ты собираешься сегодня на работу? — этим риторическим вопросом мама будила меня каждое утро. Я открыла форточку, — острая, холодная струя ворвалась в комнату. А за окном было по-прежнему темно, и ничто, казалось, не предвещало рассвета.

Славки не было на кафедре еще два дня. Наконец, он явился, заглянул в электронку и молча поманил меня пальцем. Мы вышли в заснеженный университетский двор.

— Поздравь, вчера у меня был обыск, — то ли радостно, то ли хвастливо сказал он.

В восемь утра, когда Слава с Ириной пили кофе, раздался звонок. Ирина пошла открывать, крича по дороге: «Кто там в такую рань?»

— Телеграмма, — раздался за дверью женский голос.

Ирина открыла, и немедленно в щель просунулась нога в синих галифе и черном сапоге, как бы предотвращая возможное Ирино сопротивление. Оттесняя ее к стене, в квартиру ввалилось пять дюжих мужчин и две тетки из жилконторы, изображающие понятых.

Когда Славка, услышав странный топот, выскочил из кухни, — в малогабаритной их передней стояло семь посторонних человек и прижатая к стене Ира, онемевшая от неожиданности и страха.

— Капитан Ремитько, — представился один из них, помахав перед Славой красным удостоверением. Затем он сунул ему в нос ордер на обыск и, обернувшись к соратникам, велел приступать.

— Вы с супругой должны оставаться здесь и присутствовать, — сказал он.

В это время, разбуженный шумом, Андрюша позвал: «Ма-ма, кто пришел?»

Ира стояла не шевелясь, крик усиливался: «Ну, ма-ма же!»

Ремитько поморщился.

— Вы что, оглохли, гражданка! Успокойте ребенка.

— Это вы мне советуете? — вскинулась Ира, оставаясь в передней.

Андрюша громко заплакал. Ира все же не выдержала, скрылась в комнате, но через секунду появилась снова.

— Мне с мальчиком в поликлинику надо, — сказала она, снимая с вешалки пальто.

— Не положено, — отрезал Ремитько. — Повторяю, — до конца обыска все должны оставаться на месте.

Ирина бросила пальто и подошла к телефону.

— Куда собрались звонить? — капитан был начеку.

— Матери своей. Скажу, что у нас обыск, пусть сходит с внуком к врачу.

— Вы что, — сегодня родились? — взорвался Ремитько. — Во время обыска звонить не положено.

— А что положено во время обыска? Разъясните, пожалуйста, — едва сдерживаясь, спросил Слава. — У нас опыта маловато.

— Оно и видно, — вдруг добродушно усмехнулся Ремитько, — хотя с вашей биографией могли бы и знать. Ну, ничего, — придет с годами.

Двое гебистов обрабатывали книжный стеллаж в передней. Они брали книги одну за другой, быстро, но очень внимательно пролистывали каждую страницу, потом, растопырив обложку, трясли книгу над полом. Из некоторых выпадали старые программы концертов, наспех записанные Ирой рецепты ватрушек и пирожков. Каждая бумажка просматривалась и откладывалась в сторону. Стопки книг росли на полу.

— Обратно сами поставите или мне потом убирать? — ядовито спросила Ира.

— Не лезьте на рожон, Белоусова, — огрызнулся Ремитько.

Двое других молодцов орудовали в комнате, которая служила одновременно гостиной, столовой и Славкиным кабинетом.

— Советую вам присутствовать при обыске стола, Белоусов, — капитан почему-то кивнул головой в сторону разоряемого буфета. — Чтобы потом не было лишних разговорчиков и нас не обвинили…

— В чем же это я могу вас обвинить? — поинтересовался Слава.

— А чтоб не жаловались, что мы чего-нибудь вам подбросили, — разъяснил капитан. — Имеете законное право.

— Вы все равно подбросите, если вам это зачем-нибудь нужно. А имею я право работать во время обыска?

— Сколько угодно, — любезно осклабился Ремитько.

Славка сел за письменный стол и застучал на машинке. Закончив переднюю, двое перешли в спальню, где был Андрюша.

— Мальчика уведите на кухню, — приказал гуманный капитан.

В кухне, подперев головы руками и избегая Ирининого взгляда, сидели тетки из жилконторы и с жаром обсуждали преимущество финских яиц перед отечественными.

— Не пойму, — размышляла одна. — Почему у них чистые, а у нас загаженные?

— А возьми кур, — горячилась другая. — Ихние как ощипаны! И каждые потроха в целлофане!

Покончив с гостиной, оперативная группа № 1 перешла в кухню. Андрюшу увели обратно в спальню. Едва поворачиваясь между плитой, холодильником и стиральной машиной, доблестные чекисты выгребли из шкафчиков кастрюли, банки с крупой, мясорубку, сковородки… тщательно обследовали духовку, бросая на Иру осуждающие взгляды — мол, вот неряха, вся плита жирная… в нашем доме, к примеру, все блестит.

Долгое время копались в стенных шкафах, — повытаскивали чемоданы со всяким хламом, лыжи, расстелили на полу туристскую палатку, заглянули и вытрясли каждую кеду.

— Ну, не томи, скажи, — нашли хоть что-нибудь? — перебила я Славу.

— Ни хрена. Пустяки какие-то… письмо Белинкова Союзу писателей и несколько стихотворений Мандельштама из Воронежской тетради. Ремитько был очень разочарован — денек оказался пропащий.

Обыск длился шесть часов, после чего капитан дал Славе подписать бумажку об изъятии этих нескольких криминальных листочков.

— По-моему, они собирались еще вытряхнуть во дворе одеяла и вымыть полы, — улыбнулся Слава. — Я только убиваюсь, что мой старик домой отчалил и не был при этом. Дорого бы я дал, чтобы посмотреть эту встречу на Эльбе.

Еще недели две мы ждали карательных событий, — вызова Славки в Большой дом, беседы, угроз, но ничего не последовало.

Времена, действительно, изменились.

— Господи, Боже мой! — вправе воскликнуть читатель. — Да когда же они работают, в самом деле? Что делают из года в год и где их результаты?

Первое научное событие произошло в конце марта. Петр Григорьевич Миронов закончил докторскую диссертацию.

Весенним утром он приволок на кафедру два необъятных тома, предложил сотрудникам ознакомиться и назначить заседание кафедры для предварительной защиты.

— Здесь мой двадцатилетний труд, — повторял он, любовно поглаживая темнозеленый коленкор обложки.

Тома своей величиной напоминали камуфляж, заполняющий кабинет Идальго в 1-м акте балета «Дон Кихот» и, разумеется, никому не пришло в голову к ним прикоснуться. Никому, кроме профессора Леонова. С помощью двух студентов шеф дотащил мироновское произведение до стоянки такси и на неделю окопался дома, погрузившись в проблемы вечной мерзлоты.

Наконец он появился, по обыкновению плотно закрыл за собой дверь и торжественно произнес: