Людмила Штерн - По месту жительства

— Ну, Ниночка Яковлевна, доложу я вам… Это полный маразм. Из какой только норы этот Миронов вылез?

— Что за риторический вопрос, Алексей Николаевич, вы же знаете, что он всю жизнь провел в этих стенах.

— Тем хуже для стен, — тряхнул головой Леонов, — В доктора я его не пущу, — мы не богадельня.

— Неужели в работе нет ничего ценного?

Мой невинный вопрос повлек за собой извержение грязевого вулкана.

— Ценного? — с расстановкой переспросил шеф и сардонически хохотнул. — Это жалкий студенческий лепет, а не докторская. Нудная каша из общеизвестных фактов.

— А экспериментальная часть?

— Задворки и зады, все методы и приборы доисторические.

(Ох, злопамятный черт, не забыл установку «Урана»).

— Алексей Николаевич, ну не все же так безнадежно. Подскажите ему, как исправить работу, ваши советы могут оказаться просто бесценными… (И что это я распелась, как соловей?)

Движением руки шеф остановил поток изящной лести.

— Конечно, подскажу. Не зря же я потратил на эту муру целую неделю! — шеф помахал перед носом листочками, исписанными мелким угловатым почерком. — Вот список замечаний, пусть размышляет, если может… Кстати, здесь он сейчас?

Я ринулась искать Петра Григорьевича. Он сидел в мерзлотке в окружении тоскующей Оли, Эдика и Славы и рассказывал, как его внучка Тюпа ненавидит рыбий жир.

— Это ужас какой-то! — с неподдельным волнением говорил Миронов. — Нипочем не заставить, ни кнутом, ни пряником. Поехали мы вчера с супругой на рынок, а Тюпочка в это время вылила рыбий жир в кактусы. Кот наш Мурзик учуял запах, да и раскурочил горшок с землей. Ну, что ты будешь с ней делать! — он обвел сотрудников восхищенным взглядом.

— Петр Григорьевич! — громко позвала я. — Вас шеф хочет видеть.

Миронов неохотно поднялся.

— Наверно, насчет диссертации? Прочел он, Нина Яковлевна?

— Понятия не имею, — пожала я плечами, — начальство со мной не делится.

Миронов вышел.

— Хана ему, ребята, — может даже не рыпаться.

— Ой, не скажи, — протянул Белоусов. — С Петрушей не так просто совладать. Он тихий, но настырный. И очень хочет в доктора.

— Но пасаран!

— Давай, заложимся на полбанки, что защитится.

Слава протянул мне руку, и Эдик разбил наши ладони, объявив, что они с Ольгой держат нейтралитет, но выпьют с любым из нас, одержавшим победу.

Мы заварили чай и как раз доигрывали третью партию в скрэбл, как в мерзлотку ворвался Миронов. Его поджатые губы и решительный вид явно показывали, что он не собирается посвящать нас в свои дела. Однако, его тут же прорвало.

— Эвона, — горько сказал он, обращаясь ко мне, и помахал Леоновскими бумажками, — ваш начальничек сорок семь замечаний сделал… Конечно, он и в вечной мерзлоте лучше всех разбирается, я, видишь, на уровне сороковых годов тащусь в обозе, я «математицким» аппаратом не владею, — Миронов довольно удачно передразнил шефа.

— Может, замечания-то пустяковые, не расстраивайтесь так, — вставила сердобольная Оля.

Миронов пыхтел, с отвращением перебирая листочки. В мерзлотку заглянул Леонов.

— Петр Григорьевич, дорогой, — голос шефа вибрировал от глубокой задушевности, — еще два слова… Вы не обязаны со мной соглашаться, можете представлять работу к защите хоть завтра, но поверьте, — он прижал руки к груди, — я вам только добра желаю, в таком виде она не пройдет. Не тянет она на докторскую, никак не тянет.

Унизив таким образом Миронова в глазах его сотрудников, шеф сочувственно вздохнул и выкатился из лаборатории.

Месяца два о Миронове не было ни слуху, ни духу. Петр Григорьевич взял отпуск и увез свой монументальный труд в санаторий.

Наконец темнозеленые тома снова возникли в Леоновском кабинете.

— Ни черта не переделал, ни черта… — упоенно мурлыкал шеф, шныряя глазами по разделам, параграфам и главам.

— Что, подать сюда Миронова? — с готовностью спросила я.

— Самое время, — ухмыльнулся Леонов.

Сперва разговор ученых был тихим, — доносилось бормотанье Петра Григорьевича и ворчанье Алексея Николаевича. Вдруг Миронов рявкнул:

— Вздор собачий! Я двадцать лет сижу на этом…

— Хоть сто! — парировал шеф. — Ни одной свежей идеи!..

— А где ваши свежие идеи? — завизжал Петр Григорьевич. — Где вообще ваша диссертация? Кто ее видел?

— Кому надо, тот видел, — разъярился Алексей Николаевич. — А ваше… — он подыскивал нужное слово, — …исследование я постеснялся бы вообще назвать диссертацией.

— Карьерист! — взвыл Миронов. — Проныра!

И тут шеф повел себя, как английский лорд.

— Считайте, что я не слышал ваших слов, — ледяным тоном сказал он, — но пока я возглавляю эту кафедру, доктором вам не бывать.

В кабинете воцарилась тишина. Притаившись за дверью, я с ужасом зажмурилась, боясь услышать звук падающего тела. Однако вместо этого снова раздался Леоновский голос, на этот раз теплый и вкрадчивый.

— Впрочем, дорогой Петр Григорьевич, ведь на нас свет клином не сошелся, не правда ли? Попытайте счастья в Новосибирске или в Москве, ну, скажем, у академика Кудряшова. Может быть, кому-нибудь ваша диссертация и впрямь покажется интересной. Ну, а дальше, — как ВАК решит…

Стоп! Всем ли известно, что такое ВАК? Конечно, посвятившие себя науке это слишком хорошо знают. А кто избежал научного поприща? Жокеи, матросы, свинарки, артисты, пастухи, токари-инструментальщики?.. Может, они никогда и не слышали о ВАК’е. Но подрастают их дети, возможно, они захотят защищать диссертации.

Поэтому я позволю себе отвлечься от Мироновской драмы и рассказать непосвященным, что такое…

ВАК [4] Всесоюзная аттестационная комиссия. (почему-то мужского рода) расположен в Москве на улице Жданова в невзрачном и обшарпанном домишке по соседству с Архитектурным институтом. Существует он, чтобы утверждать защищенные диссертации. Известные профессора приезжают туда раз в неделю и решают — быть или не быть.

Конечно, в ВАК’е никогда не сводятся счеты, и принципиальные ученые не отыгрываются на учениках своих врагов, конечно, родственные связи, дружбы и романы не играют никакой роли — ВАК беспристрастен, неподкупен и справедлив.

Со всех концов страны прибывают сюда каждый день 2Ц0-250 диссертаций, и усталые секретарши возят на тачках по темным коридорам огромные разноцветные кирпичи. Но в каждом таком кирпиче — пятидесятилетний труд, надежда на повышение зарплаты, на дополнительную жилплощадь, на более высокую ступень социальной лестницы. Это — путь наверх.

В благополучном и «легком» варианте диссертация, провалявшись полгода на пыльных полках, утверждается членами ВАК’а. Но, если что не так… Ах, даже думать об этом страшно, — ее отдают на рецензию Черному оппоненту.