Людмила Штерн - По месту жительства

Используя эту формулу, и мне хочется сказать несколько слов о судьбе появившихся здесь героев.

Зинка Овсянникова, будучи студенткой Технологического института, разбилась насмерть при восхождении на какой-то пик. Тосик Бабанян окончил Театральный и подвизался в Ленконцерте, лечась время от времени от алкоголизма. Игорь Кашкин, по слухам, взмыл в недосягаемые партийные сферы. Саля Шустер в 1956 году получил шесть лет за протесты во время венгерских событий. Сейчас он профессор математики в Хайфе.

…Совсем недавно, после трехчасового ожидания в приемной ОВИР’а, я забежала в пирожковую «Минутка» и выстроилась в очередь. Передо мной стоял невысокий человек в поношенном пальто и в пыльном берете. Вот он повернул голову…

— Простите, — сказала я, — вы никогда не бывали в пионерском лагере Академии Наук в Комарове?

— Как же, как же, — бывал. Моя фамилия Белов… Дмитрий Сергеевич. Он улыбнулся и в уголках длинных темных глаз образовались тончайшие морщинки.

— А меня вы узнаете?

— Конечно… разумеется… вы… — тут он запнулся, не в состоянии вспомнить ни имени моего, ни фамилии. Я не стала ему помогать, да и он не проявил любопытства.

— И что же вы делаете в жизни, Дмитрий Сергеевич?

Он неопределенно пожал плечами:

— Окончил философский, в аспирантуру не попал… Вот работаю напротив, в музее атеизма.

И он показал пальцем через плечо, где в надвигающихся сумерках раскинулась прекрасная колоннада Казанского собора.

Пятый день мы бредем по Карельскому бурелому под осенним моросящим дождем. Мокрые ватники облепляют, словно компресс. Четыре ночи мы спали в лесу на земле, а ели последний раз позавчера. И, между прочим, по моей вине. Перебираясь по бревну через порожистую Осинку, я поскользнулась и сверзилась по грудь в ледяную воду. Меня извлекли при помощи суковатых палок, но рюкзак с консервами и хлебом утоп безвозвратно.

— Не переживайте, графиня, — ободряет меня начальник отряда Валя Демьянов, — спасибо — сами целы.

Он идет впереди, таща неподъемный рюкзак с образцами. Спутанные лохмы и фантастическая выносливость придают ему сходство с лошадкой Пржевальского. Следом плетется геофизик Леша Рябушкин, щекастый, дородный, с еще недавно холеными усами. Леша обвешан датчиками и зондами, из кармана торчит счетчик Гейгера. Я тащусь позади, замыкая шествие. Мне 19 лет и это первая моя геологическая практика. Кажется, что лес населен только мошкой и комарами. Наши лица укутаны плотной зеленой сеткой, издающей тошнотворный запах «ангары», на головах — шлемы, перчатки до локтя, резиновые сапоги выше колен. Это противокомариная защита, но все равно атакуют тучами.

От голода меня мутит, в ушах стоит звон. Только бы не споткнуться. Свалюсь — не встану.

— Веселей, мартышка! — оборачивается Валя, — через час будем на дороге.

— Итак, маршрут закончен. Позади 120 километров съемки, на согнутой Валькиной спине десятки образцов, килограммы отмытого в ледяных ручьях песка. По идее на большаке нас должна встретить экспедиционная машина. До базы еще 60 километров.

— Как вы думаете, — приехал Петька? — тоскливо спрашиваю я.

Леша пожимает плечами, а Валька молчит.

С тех пор, как начальница экспедиции, грузная тетка в летах, сделала шофера Петю своим фаворитом, — он просто сказился. «Брось ты, Петруша, волноваться, — раздавался из „генеральской“ палатки нежный шепот престарелой Мессалины, — выпей и отдыхай. Небось, здоровые коблы, — дотопают, ноги не отвалятся».

…И вот перед нами большак. Петьки нет и в помине. Мы валимся на обочину и «отключаемся», — то ли сон, то ли обморок. Через час Валя расталкивает нас.

— Нечего ждать милостей от природы, — двинем на станцию, авось к какой дрезине прицепимся.

— Но Петьке я кости переломаю, — флегматично говорит Леша, — на нас наплевать, девку бы пожалел.

До станции километров 6, но мы так измучены, что еле плетемся. Когда, наконец, замаячили огни Лосевки, уже почти стемнело.

— Гляньте, есть все же Бог! — кричит Леша.

На путях готов к отправке длиннющий товарняк, груженный лесом.

— Без паники, — приказывает Валя. — Идем в обход, чтобы с платформы никакая сволочь нас не засекла.

Мы обогнули состав с хвоста и вскарабкались на площадку. Вскоре с платформы раздались свистки, — с лязганьем и скрипом поезд тронулся.

— Ну, не везуха ли? — ликует Леша, устраиваясь поудобнее, — едем, как короли!

Часа через полтора, проскочив два полустанка, товарняк замедлил ход.

— Ребята, нас доставили в Шелтозеро, — крикнул Валя. — Платформа будет справа, готовься к десанту слева.

Поезд дернулся и замер. Наш вагон, кажется, последний, — огни платформы маячат далеко впереди. Вокруг кромешная тьма…

…И вдруг приближающийся топот, нас ослепляет свет фонарей:

— Руки вверх!

С обеих сторон вагон окружен солдатами с автоматами наперевес. Мы ошалело топчемся на площадке.

— Руки вверх!

Неуклюже, как кули, сваливаемся на землю. Кто-то саданул мне прикладом в спину, наши руки поднялись.

— Снять оружие и положить к ногам! — пролаял офицер.

Леша стоял, обвешанный своими приборами, и растерянно таращил глаза.

— Лейтенант Курочкин, переведите.

Вперед выступил тощий очкарь и внятно и медленно произнес что-то на абсолютно неизвестном языке. Валя прыснул, Леша по-прежнему не шевелился.

— Леха, сними свою сбрую, — сказал Валя.

Леша начал медленно растегивать ремни.

— Понимаете по-русски? — резко повернулся к Вале капитан.

— Вполне… хотя с таким языком мы сталкиваемся впервые.

Леша бережно положил приборы на землю. Трое солдат, наклонившись, принялись рассматривать датчик и зонд.

— Что это!

— РП-1, геофизический прибор для поисков урана, — пришел в себя Леша. — Он не стреляет.

— Разберемся, — рявкнул офицер, — следуйте за мной.

И нас повели вдоль состава. Впереди, почти впритык к паровозу стояли два военных «козла». Из паровозной кабины пялились черномазые машинист и помощник. Я успела показать им язык. Нас впихнули в машину, на подножку лихо вскочили четыре охранника. Через минуту машина остановилась перед длинным бараком, метрах в 300 от станции.

— Это что за учреждение? — простодушно спросил Леша.

— Железнодорожный отдел КУКГБ, — буркнул офицер.

— КУ — чего? — не расслышал Леша.

— КУ — того! — прошипел сзади Валька.

Нас ввели в комнату со стенами зеленого цвета, двумя сейфами и письменным столом, над которым, словно семейные портреты, увеличенные в соответствии с размерами семьи, строго глядели на нас Владимир Ильич и Феликс Эдмундович. Предчувствуя свою недолговечность, напротив одиноко скучал Никита Сергеевич. Нам приказали встать у стены. Трое солдат вытянулись у входной двери. Офицер, скинув шинель и фуражку, уселся за стол.