Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Шалва пошёл переодеваться, надел свой лучший костюм и галстук, стол уже ломился от еды. Когда пришёл Череп, стали садиться. Галя позвонила, чтобы не ждали, она ещё в пути. Есть хотелось, и решили начать без Гали и Серёжи. Шалва внёс металлическую бензиновую канистру, открутил пробку. Череп покрутил пробку возле носа, понюхал.

— Мы что бензин пить будем? — спросил он и засмеялся.

— Бензин, — ответил Шалва, — заводи моторы, включай первую передачу. Это домашнее вино, дед мой сам гнал. Мне передали.

Череп закивал уважительно головой, потом зарычал, входя в роль машины.

— Скажи, Шалва, обратился Максимов к хозяину, — Как там наша Грузия, наш проспект Руставели, а? Саакашвили какой оказался подлец, а?

— Подлец не подлец, а милицию старую он разогнал. — Шалва повернулся и крикнул. — Лена, я разливаю!

И наполнил бокалы прямо из канистры. Вдруг стало шумно, все заговорили одновременно, казалось, не слушая, что им отвечают.

— Когда Саакашвили наведёт порядок, — начал Шалва…

— Встаю на загрузку, майнай по малой, — скомандовал сам себе Череп и придвинул миску с салатом.

Вошла Ленка с полной кастрюлей:

— Вот и я, винегретик по домашнему рецепту, типа, «тёщина радость».

— Деньги закончатся у него раньше, — стараясь всех переорать, доказывал Максимов Шалве.

Тот кивал, да-да:

— И мы как в Германии заживём. Море у нас есть, вино и фрукты тоже. Курорт. Турция — Испания.

— Испания, Германия! Фиг тебе!! Да, Германию американцы раздавили идеологически. Смотри, Гитлера разбили — это у них считается победа Америки и Англии. Ну ладно, тут, как говорится, установление демократии. А где роль России? Где историческая справедливость?

Тем временем Череп пил бокал за бокалом, двигал головой и руками, будто танцевал брейк-данс и, цепляя колбасу вилкой с тарелки, разговаривал сам с собой:

— Первый, я второй, разрешите выполнять фигуру бочка! Фигура бочка, выполнять заход разрешаю!

— Я же не решаю судьбы Германии, — ни к кому не обращаясь, гнул своё Шалва, — И судьбы Грузии не решаю. Как тебе вино? Пьёшь — не пьянеешь. Дед мой сам варил, знаешь, сколько стоит такую канистру сюда переправить?

Короче говоря, первые полчаса пролетели незаметно.

— Что, кто-то ещё придёт? — спросил Максимов Шалву, когда голоса чуть поутихли.

— Не знаю, — ответил тот. — Вон хозяйка сидит, её спрашивай.

— Галя с Серёжей, — тихо сказала Ленка, — должны были.

— Как там твоя диссертация? — спросила Максимова Маша.

— А-а, мелкие придирки, — ответил тот и взмахнул неопределённо рукой, — что ты хочешь от немецких козлов? Рабы идеологии! Ничего понять не хотят. А даром, как известно, ничего не бывает. Даже картошку без борьбы не соберешь, а уж виноград, тем более.

Маша смотрела в горящие глаза Максимова, почему-то ей вдруг стало его жалко. Наконец приехала Галя Дубовицкая. Приехала она, правда, одна. Она вошла, одетая в белую кофту и чёрную юбку, и, словно, повеяло экзотическим далёким ветром, то ли Испанией, то ли Южной Америкой. Ещё в университете Галя пыталась сочинять стихи, подражая Бродскому:

Она всегда носила платья странного декадентского покроя а ля Готье и читала самопальные переводы новелл маркиза де Сада. Короче говоря, серебряный век, Анна Ахматова наших дней.

— А где же Серёжа? — с ходу закричала Ленка, — мы думали, вас обоих увидим.

— Не смог, сегодня встреча у него очень важная.

Маша, Ленка и Галя обнялись и поцеловались.

— Все томичи у нас, остальные лесом! — крикнула Ленка, давая понять, что они трое подруг — не разлей вода.

Галя вышла в Томске замуж за богатого новыми русскими ценностями Серёжу, который торговал недвижимостью в Сибири, Москве, а теперь переключился на Германию и переехал сюда жить с семьёй. Семья состояла из Гали и пятилетнего сына Миши, которого Ахматова наших дней звала Майком. На этого Галиного нового русского Серёжу была у Ленки вся надежда, и теперь вот такое недоразумение.

Галя пришла в высоких кожаных сапогах с ремешками и застёжками поверх чёрных колготок и юбке такой длины, что было и не вызывающе, однако ноги выглядывали соблазнительно красиво. Ещё от неё шёл тонкий запах дорогих духов, Шалва зацокал языком, Маша запаха не чувствовала, поэтому воспринимала она окружающее не со всеми оттенками и смыслами. Словно бы недослышала отдельные слова или, как дальтоник, не различала всех цветов. С приходом Гали стало ещё веселее.

Череп с Максимовым, словно опьянели разом, постоянно роняли вилки и съезжали со стульев, чтобы поглядеть на Галины колени. Маша не ощущала духи, но вещи, вроде сапог и взглядов, отмечала. «Умеет одеться». В Дубовицкой было что-то изысканное, непростое, хотя разговаривала она не манерно.

«Наверное, это и есть то, что называют аристократизмом», — подумала Маша.

Галя стала сразу центром разговора.

Ленка ушла на кухню и вернулась с огромным куском дымящегося мяса на тарелке.

— Шалва сам готовил, — гордо объявила она и поставила тарелку на стол.

— В Грузии мужчины не подпускают женщин к мясу, — заметил Шалва, взял огромный нож и пошёл к тарелке.

Гости притихли, Маша закрыла глаза, а Ленка пояснила:

— В смысле, настоящие типа грузины готовят мясо сами.

Тогда все опять зашумели и засмеялись.

— Какое название у блюда? — выкрикнул Максимов.

— А название, — Шалва подумал секунду, — название… «Запах Родины».

— М-м-м, — блаженно застонал Череп.

Все тоже сделали «м-м-м» и потянули носом воздух. И Маша потянула, хотя, конечно, запах она уловить не могла.

— Теперь надо тост, пускай хозяин скажет тост, — опять закричал Максимов.

Шалва встал, наполнили бокалы:

— Я не мастер тоста. Скажу так: есть люди, к ним удача и деньги сыплются с неба. А есть, которые всего добились сами. Вот мы тут сидим, потому что бились и всего добились. Деньги — это не так важно. А дружба — важно, потому что удача приходит через дружбу. Выпьем за дружбу.

Шалва сел, все захлопали.

— Как там ваши ранчо в Техасе? Продаются, или теперь в связи с кризисом капитализма они даром? — спросил Максимов.

Оказывается, Галин муж, Серёжа, успел уже заняться торговлей в Америке. По одному этому вопросу и тому, как он был задан, Маша догадалась, что Максимов, если бы мог, охотно поменялся с Серёжей местами.

— Это что, печаль о чужом благополучии? — Галя улыбалась.

— Нет, я просто спросил, — Максимов покраснел. — Не обижайся.

— Я и не обижаюсь. Чего греха таить, теперь участки упали в цене, — засмеялась Галя, — у Серёжки в основном русские клиенты. Не хотят наши люди больше ранчо, русским подавай заводы! Вот и Буш так говорит.