Дарья Бобылёва - Сборник произведений

Звонок был Васенькой давным-давно выломан, но старушки знали секрет — язычок замка можно было легко поддеть чем-нибудь тонким, поскольку и механизм, и сама дверь были расшатаны все тем же Васенькой. Евдокия Евгеньевна обычно носила с собой швейный распарыватель, чтобы не звенеть ключами и не привлекать лишнее Васенькино внимание, а старушки воспользовались шпилькой из по-прежнему пышной прически Фиры. Повозившись немного, дверь они успешно вскрыли.

Воздуся никогда не приглашала их в гости, и они сразу поняли, почему — разбитый паркет, жалкие ошметки обоев, голая лампочка… Ира, Фира и Лера дружно повели носами, но запаха разложения не учуяли. Напротив, пахло в квартире чем-то вкусным, домашним, что было довольно странно на фоне общего раздрая. И за дверью одной из комнат что-то шуршало и позвякивало. Старушки переглянулись, а потом сухопарая Фира, самая молодая и самая решительная, шагнула вперед и взялась за дверную ручку.

Первым делом она увидела Васеньку: умытый, причесанный, в застегнутой на все пуговицы рубашке, он чинно сидел на голом кособоком диване. А угнездившаяся рядом целая и невредимая Воздуся кормила его супом. Васенька вытягивал губы трубочкой, захватывал полную горячей жижи ложку и возвращал ее высосанной досуха. Воздуся тихонько ворковала и так и лучилась спокойным домашним счастьем. Ее коричневое личико даже как будто разгладилось, глаза молодо блестели из-под голых припухших век.

Сыщицы остолбенели на пороге. Потом Ира, сообразив, что неприлично вот так за чужой семейной жизнью подсматривать, деликатно покашляла. Воздуся перевела на подружек взгляд — такой нежный, что каждая ощутила, будто ее мягким перышком погладили.

— Вот, — сказала она, положив руку Васеньке на плечо. — Две недели как непьющий.

Васенька замычал, зачмокал губами, и Евдокия Евгеньевна с готовностью влила в него очередную ложку супа.

— Ой, — выдохнула побелевшая Лера, сползая по стене.

Потом пили чай с корвалолом, махали на нестойкую Леру пестрой рекламной газетенкой, как веером. Васеньку тоже поили чаем, и он блаженно причмокивал — хотя в прежние времена непременно выплюнул бы теплую безградусную жидкость.

— Ну, слава Всевышнему, — осторожно выразилась Фира и, понизив зачем-то голос, спросила: — Закодировала, что ли?

— Лучше, — сладко жмурясь, ответила Воздуся.

Васенька всосал остатки чая и, легко достав длинным языком до донышка чашки, зачавкал размокшей крупнолистовой заваркой. Воздуся зашарила по столу, но еды там не было, да и свой чай подруги, как назло, успели выпить. Васенька доел заварку и сморщился, как готовый взорваться воплем младенец.

— Ы-ы! — вырвался из его горла неожиданно тонкий, режущий ухо писк. — Ы-ы-ы!..

Воздуся осторожно взяла его за щетинистые щеки — как брала давным-давно, когда эти щеки были персиково нежными, а Васенька смотрел на мать снизу вверх, и у той сердце таяло от его искренней серьезной беспомощности. Поймала его бесцельно скользящий с предмета на предмет взгляд и… запела звенящим церковным голоском, покачивая Васенькиной головой в такт. Глаза Васеньки прояснились, сфокусировались на ее лице, и в них мелькнуло то внимание, что возникает в глазах домашнего зверя, почуявшего близость кормежки или прогулки. Чуждое, острое внимание, непереводимое в людские слова и жесты.

— Лучина, лучи-и-инушка, — выводила Воздуся бесконечно унылую песню, знакомую каждой бабе, даже той, которая отродясь ее не слышала. — что же ты не ясно горишь… — А Васенька покачивался уже сам, без ее помощи.

— Ой, — снова побледнела Лера.

Васенька покачался еще немного, все медленнее и медленнее, а потом рухнул верхней половиной туловища на диван. Нижняя осталась в прежнем положении, словно отделившись от нее непонятным образом где-то там, под одеждой: колени культурно сдвинуты, ступни в мягких тапочках на полу. Судя по размеренному дыханию, Васенька просто уснул.

— Любит, чтоб я ему грустное пела, — Воздуся, кряхтя, подняла ноги сына и уложила его на диван целиком. — И про Марусю, и про шумел камыш, и другие всякие. Я уже слова-то плохо помню, мне мамочка пела. Да ему и без слов нравится.

Решив, что Васеньку, пусть и чудесно изменившегося, лучше от греха подальше не будить, подруги распрощались с Воздусей. На лестнице, едва закрылась дверь, они все обсудили и пришли к выводу, что Васенька стал какой-то малахольный, а Воздуся явно загордилась — нет чтобы рассказать по существу, что да как, все туману про чудеса напускает. Что живая — это, конечно, хорошо, но надо ей соседский бойкот объявить, пока все как на духу не выложит. А то — ишь.

Всю ночь Ира ворочалась и вздыхала, а наутро зашаркала по лестнице вниз, к Воздусе, настороженно поглядывая по сторонам — не высунула ли какая-нибудь заклятая приятельница из-за двери свой любопытный нос. Ире очень нужно было узнать, каким же именно способом Воздусе удалось прервать многолетний Васенькин запой. Дело в том, что у нее самой был зять, и очень так себе зять, и тоже скорбный по алкогольной части. Хоть дочка и молчала, как Зоя Космодемьянская, все знали, что он ее под этим делом поколачивает.

Проходя мимо одного из лестничных окон, Ира по-хозяйски распахнула его — восемь утра, а такая жарища уже, — и взгляд ее, рассеянно скользнув по чистой июньской зелени, уперся в торчащую среди деревьев четырехскатную крышу. Несмотря на ранний час, из-под крыши уже доносились голоса.

— Тьфу, чтоб ты провалилась, — пробормотала Ира.

И, надо сказать, не она одна считала корнем всех зол эту самую беседку, воткнутую ровнехонько в сердцевину двора. Большая, защищавшая и от снега с дождем, и от солнца, она манила дворовых мужиков не хуже какого-нибудь острова сирен. Они собирались там почти круглый год — и, разумеется, выпивали. Далеко не всем удавалось дойти до состояния Васеньки, но пили все. Жены даже писали жалобы, чтобы беседку снесли, но, похоже, кто-то из ЖЭКа тоже был ее завсегдатаем. Для мужской половины двора беседка давным-давно стала не просто местом для ностальгических посиделок — вот, вздыхали они, а балбесы наши все в компьютерах сидят, а помните, в домино раньше у каждого дома играли? — но и клубом по интересам, надежным укрытием от жен, детей и тещ. И часто до самого утра не стихали под четырехскатной крышей звяканье, бульканье и басовитый гогот.

Пропажа Васеньки обитателей беседки не насторожила — его и здесь не любили, считали конченым и вдобавок он всем был должен денег. Решили, что окончательно спился. Но не прошло и недели, как дворовое братство понесло новую потерю — в беседке перестал появляться Губан, он же Серега Губанов, он же зять Воздусиной приятельницы Иры. Губан был парень бестолковый, но веселый, приколист и анекдотчик, и без него беседка заметно приуныла. На мобильный он не отвечал, и друзья снарядили за ним спасательную экспедицию во главе с матерым электриком Сан-Санычем — мало ли, вдруг что случилось с человеком.