Станислав Сивриев - Теплый лед

Это расплата за меткое словцо. Досев знает ему цену. Поэтому и не обижается, а только бередит старую рану, чтобы и я увидел и узнал, как это получается. А чтобы не перестараться с нытьем, да и меня не втравить в свои дела, он начинает рассказывать мне, какими святыми и какими пройдохами могут быть солдаты. Один из них — его доверенное лицо, у которого были вторые ключи от склада, — подпорол перочинным ножом попону на его седле и сунул в образовавшуюся дырочку бобовое зерно. Зерно поранило коня во время похода, это заставило Досева спешиться. А тут командир полка как из-под земли вырос:

— Строевой конь требует рыцарства; интендантам пристало не ездить на нем, а кормить его!..

После похода другой солдат-прощелыга, почище первого, сказал:

— Ваш мягкий зад не мог поранить коня. Дайте-ка я посмотрю, в чем дело… — Оглядел коня разбойничьими глазами, нащупал бобовое зерно в дырочке в попоне и достал его оттуда: — Вот, полюбуйся, господин майор. Посмотрите, какое ничтожество! Маленькая горошинка, а может поранить, и не заметишь, как все получится…

Майору хотелось ударить его, но он сдержался и только сказал себе: «Если облагодетельствованный мною меня предал, то наказанный мною может меня и продать. Слабый первым делом тайком точит нож, а когда удается, укорачивает сильного, чтобы уравнять его с собой…» Сказал это он себе и стал ждать, когда опухоль у лошади спадет…

Майор Досев чешет затылок — сказать или не надо, — а потом все-таки говорит:

— И ты, комиссар, стал заигрывать с солдатами. Я жажду увидеть, когда твой конь в середине похода выйдет из строя, когда и ты найдешь в попоне бобовое зерно…

— Не злобствуй, майор, успокой свою душу! — отвечаю я ему. — Мы с солдатами из одной глины слеплены, можно сказать, родичи…

Досев бьет себя по колену:

— Вот так да!.. А кто же не страдал из-за родственников? Они все о тебе знают, потому и норовят тебя уколоть…

Разговор течет уже сам по себе. К тому же и день — чудо, только и поговорить. Солнце припекает, у забора казармы жужжат пчелы. Теплая осень, чудесная осень!.. Дождь омыл камни Курбантепе, и теперь они блестят на солнце. В гимнастерке холодно, в шинели можно свариться, а в кителе — самый раз. А над нами южное небо, сверкающее блестками, словно рыбья чешуя…

Через плац идет подполковник Арышев; у него женский таз, кривые ноги, тонкие сжатые губы. И полный ряд орденских ленточек на груди. Толкаю майора локтем, чтобы встать, но он уставился в сверкающее небо:

— Вот прикинь… Один орден у него — «лягушонок» — за пять лет службы, второй — за заслуги, третий — за услуги… — Подполковник проходит мимо, а Досев прикидывается дурачком: — И до того как придумали эмалированные побрякушки, были украшения, чтобы выделить избранных среди прочей мелюзги… Скажи мне, если знаешь, вся эта суетная мишура была придумана до армии или же армия появилась раньше?..

И что ты мне голову морочишь, майор Досев? Меня никогда не привлекали ордена. Я не знаю ни ваших «лягушат», ни их степеней. Разве может быть что-нибудь лучше чистой груди, но если это, конечно, настоящая грудь!..

Лиса Досев. То, о чем я думаю, но о чем молчу, он начинает разгадывать, как заправская гадалка:

— Подожди! Подожди! У всех у вас на плечах одна плешь. Но стоит появиться звездочке у кого-нибудь или ордену, глядишь, и стали зыркать глазами по сторонам. Я вам рад, хорошо, что вы пришли в армию! Ох как мне хотелось, чтобы не кто-нибудь, а такие, как вы, здоровяки, заставили кадровых выскочек подобрать полы своих пелерин. Это вы хорошо сделали. Но послушай знающего, почем фунт лиха, человека: делай что хочешь и как хочешь, но не допускай, чтобы тебя перенесли в следующий список!.. — Слова как слова, но в действительности муть какая-то. Я было попытался докопаться до их смысла, а он смотрит на меня этак снисходительно. Смотрит, смотрит, а потом начинает давиться от смеха. Его ожиревшая шея трясется, лицо наливается кровью: — Следующий список! Ни-ког-да!..

Вот, гляди ты, что у него на уме! Завтра-послезавтра на фронт, а он болтает о каких-то списках…

Я забыл об этом разговоре, слишком быстро забыл. Ветры Воеводины развеяли его, пулеметные очереди подшили его, прошнуровали и направили в дело. Но он выбрался из папок. Выбрался неожиданно, поднял голову и огорошил меня…

В имении Эржебет что-то происходит. Такого скопища офицеров я еще не видел. Адъютант то входит в кабинет командира полка, то выходит оттуда с папкой под мышкой. Трубач штаба Андрей, которого прозвали графом Андраши, идет медленнее обычного. Он так важничает, что даже прихрамывает, смотрит по сторонам — своим видом хочет показать, что знает что-то такое, чего не знают другие. Но вот становится ясно: будут раздавать первые ордена. Награжденные столпились перед штабом. Их лица сияют. Ненагражденные выдавливают на лице ледяные улыбки…

Адъютант выстраивает награжденных. Свободные от нарядов офицеры сами поворачиваются к ним лицом. «Смир-но-о! Равнение нале-е-во-на-пра-а-во!..» Командир полка идет между двумя шеренгами немного сгорбившись, держа руку под козырек. Одни головы поворачиваются налево, другие — направо. Торжественная минута. Командир полка смотрит на нас с видом человека, призванного осчастливить других. Его лицо побледнело от служебного рвения. Потом наши головы возвращаются в исходное положение, а он начинает покашливать, показывая тем самым, что будет говорить. Его речь начинается словами о доблести и заканчивается призывом к победам, пожеланиями личной славы. Адъютант приближается к нему сзади с полированной шкатулкой в руках и чинно поднимает ее крышку. Полковник запускает туда руку — и в ней оказывается орден за храбрость с синей ленточкой. Выстроившиеся встречают его не то ахом, не то вздохом. Первый орден прилипает кровавым пятном к кителю первого награжденного офицера, который звенит шпорами, благодарит «покорно» и делает шаг вправо. Его место занимает следующий. Чтобы командиру полка не сходить с места, награждаемые звенят шпорами, благодарят и делают шаг в сторону. Во время этой церемонии прикрепленные к кителю кресты покачиваются. Блеск из красной эмали ранит ненагражденных в самое сердце…

Я оказался в числе ненагражденных. Представьте себе мое положение! Церемония уже подходила к концу, я испытал страх при мысли, что нам придется глядеть друг другу в глаза. Но командир был старым солдатом. Наверное, по его собственному желанию, и он «глотал лягушек», потому что в конце церемонии обратился к «неудостоившимся»:

— Господа, вы в следующем списке!..

Выстраданный опыт майора Досева преследовал меня!.. Слова командира полка все-таки были утешением. Нам очень хотелось, чтобы этот список прошуршал в папках адъютанта уже сегодня или завтра, но он ускользал от нас в далекое, неясное будущее…