Евгений Каминский - Свобода

Но, кажется, его только что собирались убить… Кого? Его?! Его!!! Разве это… правильно? Разве это возможно? Разве он хоть в чем-то виноват? Почему всегда он виноват? Почему только ему всегда за все и достается?

И на этот раз Иван Савельевич оказался котлетой для волка. И дело было вовсе не в каком-то особом отношении охотника к пожилому ребенку и не в личной неприязни или затаенной злобе. Просто Коля-зверь увидел упакованного по-походному, круглого, как снеговик, Ивана Савельевича, и его осенило: ведь шкурки можно спрятать не только в бауле, но и… под одеждой! Конечно, это было уже от полнейшего отчаянья.

Держа ладони на плечах все еще рычащего, мычащего и скрипящего зубами охотника, Черкес говорил ему что-то, в чем-то убеждал его, но Коля-зверь ничего не понимал и лишь смотрел на Черкеса ненавидящими глазами.

Все уже сидели в вертолете, и летуны должны были вот-вот начать раскручивать винт, когда Черкес выбрался наружу и подошел к Березе. Черкес не мог успокоиться: ситуация оставалась взрывоопасной. Он говорил Березе, что ответственность за жизнь Щербина теперь целиком лежит на нем, остающимся здесь за главного. Береза уверял Черкеса в том, что все обойдется, что он хорошо знает Колю-зверя, что тот скоро успокоится, так что Черкесу не стоит переживать за Щербина, которого Береза, конечно, не даст в обиду. Еще Береза говорил Черкесу, что шкурки наверняка уже улетели с острова на одном из предыдущих бортов, что украл их какой-то работяга — канавщик или буровик. Только мутный, отсидевший по тюрьмам народ и мог стащить шкурки у охотника. Интеллигенция на это, конечно, не пошла бы…

Черкес слушал Березу, заражаясь его холодной уверенностью (а может, просто так Черкесу хотелось думать — другого выхода у него не было). Начальник полевой базы не мог не внушать доверия: уверенный в себе, кажется, не знающий ни страха, ни сомнений, почти всю жизнь проживший за Полярным кругом. Да и если б он вдруг не прибыл с этим бортом, Черкес просто не имел бы права улетать с острова. А значит, его жизнелюбивую жену похоронили бы в Питере без него.

32

Вертолет еще гудел в остывающем небе, а Береза уже резал веревки, которыми был связан Коля-зверь. Поднявшись с земли, охотник оттолкнул от себя Березу и посмотрел на него ненавидящими глазами, мол, лучше не подходи. Усмехнувшись, Береза протянул охотнику его штык-нож, держа его за лезвие и не отрывая от охотника насмешливого взгляда, словно говоря тому, что нисколько его не боится. Правда, за спиной Березы, всего в двух шагах стоял Любимов с дробовиком в руке, ствол которого раскачивался вверх вниз, словно выбирая себе подходящую цель.

Дрожащей рукой Коля-зверь только с третьего раза вложил штык в ножны.

—Где Наука? — наконец прохрипел он.

—Какая наука, Николай? — по-отечески ласково спросил Береза.

—Которая бочки считает…

—Щербин? Где-то там, — со всегдашним смешком встрял Любимов. — Сам же видел, не было его тут.

Не сказав ни слова, охотник пошел прочь. Что-либо кричать ему вдогонку было сейчас бессмысленно. Прищурившись, Береза глядел на удаляющуюся, со вздрагивающими плечами фигуру и нутром ощущал растущую внутри тревогу.

—Эй! — неожиданно закричал охотнику Любимов. — Погодь, что скажу.

Охотник остановился. Выразительно посмотрев на Березу и передав ему ружье, Любимов шепнул:

—Надо бы замутить…

Подбежав к Коле-зверю, сдержанно жестикулируя, Любимов, видимо, что-то доказывал тому. Не приближаясь к ним, Береза наблюдал. Охотник вдруг схватил помбура за грудки и тряханул его, а тот, разведя руки в сторону, мол, не хочешь — не верь, продолжал гнуть свое, указывая охотнику на какую-то рваную палатку, явно нежилую, почему-то до сих пор не снятую и неубранную.

Оттолкнув от себя Любимова, охотник ринулся к этой палатке. Ножом разрезав на пологе шнуровку, исчез внутри. Какое-то время он пробыл в палатке, судя по всему, обыскивая ее: то и дело полог палатки колыхался, как от ветра, и что-то в ней гремело. Неожиданно охотник выскочил из палатки.

—Наука, наука! — кричал он, потрясая чем-то над головой.

Береза разглядел белоснежную песцовую шкурку.

Бросив что-то Любимову, охотник быстро пошел к своему дому. Любимов некоторое время провожал его взглядом, потом развернулся и вразвалочку направился к Березе. На лице у него была все та же знакомая ухмылка.

—Что лыбишься, паря? И не жаль тебе человека? — спросил его Береза.

—Да какой он человек?! — с готовностью откликнулся Любимов. — Это ж Коля-зверь!

—Я тебе не про него. Про Щербина. Это ведь его палатка? — Любимов не ответил: не сводя глаз с Березы, продолжал улыбаться. Береза покачал головой: — Да, повезло тебе сегодня. Сильно повезло. Но спать теперь нам придется по очереди, — словно не замечая нагловатую улыбочку, предназначенную сейчас ему, озадаченно изрек Береза. — Если, конечно, жизнь дорога.

33

Береза всегда был большим человеком в Поселке, одним из его столпов. В былые времена он даже возглавлял районную администрацию, и его авторитет и власть в Поселке росли как на дрожжах. Тогда была у него семья: жена и двое мальчишек школьников. И жизнь каждый день сулила Березе заманчивые перспективы, обнадеживала его щедрыми обещаниями, уверяла его в своей симпатии и преданности. Тогда Береза даже не пил (считал это дело для себя бесполезной тратой драгоценного времени), хотя не пили в Поселке только смертельно больные люди, и почувствовал крылья за спиной — огромные, шестиметровые, как у Архангела Михаила, правда, все же не белые, а черные, как у летучей мыши. И всё у него здесь было, и все здесь — и бичи, и работяги, и служащие, и какие-никакие начальники — были под ним — правителем суровым, нелицеприятным, но справедливым. Он даже засобирался в скором времени двинуть отсюда в глубь материка, поближе к большим городам, чтобы там попробовать себя в более крупном формате: сначала засветиться, потом встроиться в какой-нибудь сулящий выгоду процесс ну и, конечно, приложить руку. Или же самому устроить какую-нибудь пирамиду, охмурив доверчивых бабушек и свято верящих государству дедушек. Правда, для этого у него тогда было еще не достаточно наскирдовано наличности, но она, гора черного нала, должна была вот-вот образоваться: все деньги, большие и малые, в Поселке неудержимо стекались в руки Березы, испытывая их нешуточное, роковое притяжение.

Но тут замерзли насмерть двое его сыновей: пошли к кому-то в гости на окраину Поселка, но внезапно началась черная вьюга: не видно ни зги, ветер со снегом сбивает с ног, и идти из пункта А в пункт Б можно только по веревке, натянутой между этими пунктами. Ребята сбились с пути. Когда их нашли через несколько дней — сам Береза нашел, несколько суток не спал, искал их на своем снегоходе — на старшем был только свитер, свое пальто он отдал младшему, надеясь согреть того, вероятно, отказывавшегося идти дальше.