Денис Епифанцев - Слова и жесты

Они или перезванивали, или нет, или звонили через полгода, поборов что-то внутри себя, это не важно. Он был тем, рядом с которым я терял дар речи. Мне было трудно говорить с ним. Всегда знающий, что сказать, глядя на него, я забывал все. Меня как будто вырезали из фото, и за мной был грязный серый фон. Вот стоит он, вот стоят наши общие знакомые, мы стоим перед аудиторией, или в очереди в столовую, или где-то у деканата – не важно, все что-то говорят, кто-то смеется, кто-то рассказывает, это такая живая картинка из слов и жестов, поз и сцен. Хор в духе Кейджа. Кто-то с кем-то флиртует, кто-то смеется, кто-то игнорирует. А вот это серое грязное пятно, по форме напоминающее человека, этот силуэт – знакомьтесь, это я.

Все слова, мысли, все мои навыки, все, что делало меня человеком, как будто было написано мелом на доске, и вот пришел он и стер все влажной тряпкой. Остались невнятные круговые разводы.

И всегда. Вместо того чтобы посмотреть ему в глаза и хотя бы улыбнуться, я глупо прятался за книгу. Смотрел на страницу, на строчку, которую пытался прочесть уже который раз, и не только прочесть, но и понять, а сам в этот момент думал о том, что вот сейчас я вновь посмотрю на него, и когда он посмотрит на меня, улыбнусь, я снова смотрел и снова прятался. Очки, книга, черный пиджак, черная футболка под пиджаком.

В конце концов, мне это даже надоело.

– Подавайте чай и сжигайте деньги, – отрывисто приказала Фын-цзе.

Раздались удары в гонг, заиграла музыка. Фын-цзе опустилась на круглый стул, заранее поставленный для нее перед гробом, и во весь голос заплакала. Следом за нею заголосили слуги.

На страницу легла черная тень, я посмотрел – он протянул мне листок бумаги с номером телефона и сказал что-то вроде: «Позвони мне, как-нибудь вечером куда-нибудь сходим вместе».

Я позвонил ему через полчаса, из Машкиной машины из очередной пробки, судорожно придумав повод. Машка косилась на меня с удивлением. Я сидел в ее «Мерседесе SL300» и чудовищно лажал. Я пытался быть спокойным и уверенным, но мой голос дрожал, срывался, я давал петуха, повторял одни и те же слова снова и снова и смеялся таким странным смехом, что после второго раза Машка достала мобильный, нажала на диктофон и приготовилась записывать. «Если бы ты снова это сделал, – сказала она потом, – я бы записала и поставила звук на сообщения от тебя». Но я больше не смеялся.

Когда позже я их познакомил, она сказала, что поняла, о чем была речь.

И тем же вечером мы сидели в ресторане «Красное дерево», и я медленно напивался. Я понимал, что делаю что-то не то, пытался спастись едой, заказал стейк. Мол, чтобы алкоголь сильно не сбивал с ног, надо съесть что-нибудь жирное. Когда стейк принесли, он оказался таким большим и сочным, что я расслабился, решил, что теперь не напьюсь, и выпил еще столько же. В финале я напился так, что ему пришлось принести меня домой и уложить спать. Я не помню, как предложил ему остаться, но он остался.

Утром я обнаружил его и маму, которая, надо заметить, не часто брала выходной, но именно сегодня решила поработать из дома, мирно пьющими чай на кухне. Мама сделала мне очень сладкого чаю и пожарила яичницу с ветчиной, и они стали троллить: обсуждать, как я вчера напился и как я себя вел, как будто меня не было в комнате. Это продолжалось до тех пор, пока мне не стало так стыдно, что я убежал в ванную, где просидел почти два часа в тщетных попытках привести себя в божеский вид, хотя на самом деле ждал, когда все разойдутся. Когда я вышел, мама сказала, что Витька ушел почти сразу, как я сбежал.

Я был в отчаянии. Теперь он будет думать, что я алкоголик, придурок и черт те что. Но, к моему удивлению, он перезвонил вечером и сказал, что все было прекрасно и что у меня чудесная мама, с которой они завтра собрались в театр, а я могу присоединиться, тем более что билеты он уже купил.

Примерно так все и началось.

Потом мы пару месяцев встречались. У нас был хороший взаимный секс и те первые моменты, когда двое узнают друг друга, очень осторожно стараясь не задеть ничего хрупкого. Когда мы первый раз пошли вместе в кино, когда он показал мне любимый зал в музее, а я купил ему шарф, и мы пошли гулять, взяли кофе в бумажных стаканчиках, а потом два часа ходили по книжному, каждый по своим отделам, и, встретившись на кассе, с любопытством рассматривали, кто что выбрал, и прикидывали, что из этого можно было бы взять почитать.

Со временем я понял, что он не умел, да и сейчас не умеет говорить о своих чувствах. Как юрист он формулирует очень скупые и логичные фразы. Пытается рационализировать чувство, облечь свое отношение ко мне во что-то, напоминающее договор. И мне иногда кажется, что словами нежности, мелочами внимания он выплачивает дивиденды.

И каждый раз, когда он это делает, я очень удивляюсь. Потому что мне вдруг открывается, что его нежность ко мне со временем не проходит, и ценность наших отношений в его глазах все так же высока.

Сейчас и тогда.

Но тогда он уехал на стажировку за границу.

А у меня умерла мама.

Мы почти не общались в тот момент. Я не был уверен, что ему это нужно, мне не хотелось быть навязчивым, тем более что всех разговоров у меня было снова и снова обсуждать, как мне больно. Никто не может снова и снова слушать про смерть. Только материнская любовь безоговорочная и полная и принимает тебя любым, а всякая другая хочет получать что-то взамен. Во всяком случае, не стоит начинать с требований. Не стоит навязывать человеку свой долг ему.

Как оказалось, он думал примерно так же, тоже не хотел быть навязчивым и связывать меня какими-то обязательствами. Но когда он вернулся, он позвонил, и мы встретились.

Мне было любопытно увидеть его лицо, первый взгляд на меня. Что он увидит? Как сильно он удивится? Что я прочту.

Я волновался, как в тот первый раз. Ноги подгибались. Живот сводило судорогой. Мне казалось, что меня стошнит. И я готовился к тому, что он скажет. Скажет, что он рад меня видеть. Что я отлично выгляжу. Что сочувствует мне. Еще несколько дежурных фраз. Потом он скажет, что у него кто-то есть. Что он рад меня видеть, но давай останемся друзьями. Или даже без вот этих всех объяснений. Я ловил намеки вежливого отказа.

Но он был таким искренним. Его радость от встречи была такой простой и понятной, что мы даже не закончили ужин. Уже через два часа мы лежали потные, голые, я рассказывал, как жил все это время, слова лились потоком, а он молчал и обнимал меня.

С тех пор уже больше года он живет у меня. Со мной.

Я открываю окно, чтобы проветрить комнату. Улица шумит, я смотрю в окно, как в иллюминатор. Город понемногу, как многоэтажный круизный лайнер, вплывает в субботнюю ночь. Все портовые кабаки уже открыты и ждут моряков и туристов.