Том Бойл - После чумы [Авторский сборник]

— Вы видели? То есть, слышали, — это тот мужчина, о котором я вам рассказывала?

Майкл минуту колебался, не отводя глаз:

— Нет, — произнес он наконец, — я ничего не заметил. Я… думаю, я так увлекся работой, что вообще плохо понимал, где нахожусь.

Лицо Элен омрачилось:

— Вот подонок. Просто последний подонок, иначе не скажешь, как хулиганье на детской площадке.

Сзади послышался беспорядочный шум, Элен обернулась и увидела Лерчера, выходящего из кухни; стюардессы по-прежнему сопровождали его. Он быстро шел по проходу, держа в каждой руке по металлической чашке с кофе, в глазах пылала ненависть.

— Прочь с дороги! — закричал он, отталкивая локтем пожилую даму, и без того с трудом державшуюся на ногах. — Первого, кто подойдет ко мне, оболью кипятком, слышите, вы?!

В ответ раздалось хмыканье. Сотни людей опускали головы, защищаясь, на лицах ясно читалось одно: «Только не здесь, только не сейчас, только не я». Никто не произнес ни слова. Внезапно из салона первого класса выбежал стюард и попытался преградить путь силачу, обхватив его поперек туловища. Элен услышала крик женщины, которой горячий кофе попал прямо на грудь. Лерчер удержался на ногах, стукнул стюарда правой рукой с чашкой, из которой выплескивался обжигающий кофе, и опрокинул противника. Но тут обе стюардессы повисли у него па руках, и вдобавок какой-то пассажир, грузный мужчина с лысиной, в негодовании вскочил с места, чтобы вступить в драку.

Несколько мгновений они балансировали, раскачиваясь взад и вперед, но Лерчер был слишком силен и велик даже для троих. Яростным, сокрушительным ударом он отшвырнул толстяка, затем смахнул стюардесс, будто пушинки. Женщина, которую Лерчер облил кофе, вскрикнула снова, и у Элен как будто нож повернули внутри. Ей не хватало воздуха; руки обмякли. Лерчер плясал в проходе, выкрикивая непристойные ругательства, снова направляясь к кухне, — одному Богу ведомо, какое новое оружие он мог там найти.

Где же капитан? Где служащие, команда? В салоне стоял шум, дети плакали, люди кричали, все суетились, а Лерчер хозяйничал на кухне, круша все подряд, и никто не мог ничего поделать. Послышался звон и треск опрокинутой тележки с едой, новый поток проклятий, и вдруг Лерчер появился в дальнем конце прохода, лицо его так перекосилось, что в нем не осталось уже ничего человеческого.

— Чтоб вы сдохли! — завопил он. — Подохните, выродки! — Напротив него в хвосте самолета находился аварийный выход, и он сделал короткую паузу, чтобы нанести по двери яростный удар ногой в тяжелом ботинке, потом, орудуя металлической чашкой, обрушил град ударов на окно, защищенное оргстеклом, как будто надеялся пробиться сквозь него и вырваться наружу, в тропосферу, подобно человеку-ракете.

— Все вы подохнете! — орал он, не переставая колотить в окно снова и снова. — Всех вас высосет наружу, всех до одного! — Элен показалось, что она слышит, как стекло треснуло. «Неужели никто ничего не сделает?!» Потом Лерчер отбросил обе чашки из-под кофе и, круша все кругом, направился вперед по проходу к салону первого класса.

Не успела Элен опомниться, как Майкл поднялся, пригнувшись, перекинул компьютер через столик женщины С одутловатым лицом, и с разлету, острым углом стукнул Лерчера между ног. Элен увидела вблизи лицо Лерчера, перекошенное и распухшее как гнойная язва; оно надвигалось прямо на Майкла, пытавшегося увернуться на отведенных ему восемнадцати дюймах. Одним движением великан вырвал ноутбук из рук Майкла и со свистом обрушил его на голову противника; Элен почувствовала, как Майкл обмяк рядом с ней. С этого мгновения она уже не помнила себя Все, что она понимала, это были ее мысли: «С нее хватит Роя, хватит этого грязного, пропитанного алкоголем и тухлой спермой бандита, хватит никчемной жизни и сплошных запретов, ожидавших ее у матери». Элен вскочила с сиденья, будто кто-то придал ей сил; в руке, как карающий меч, зажата тонкая стальная вилка, которую она, должно быть, подхватила с опрокинутого подноса. Элен двигалась на Лерчера, к его лицу, голове, к горлу, окружая его всем телом, — в сердце бешено бьются транквилизаторы, виски бежит по жилам как кровь.

Им пришлось сделать вынужденную посадку в Денвере, самолет опустился в вихрях сверкающего снега, на борт поднялась полиция, чтобы арестовать Лерчера. Его наконец одолели и салфетками, предназначенными для сервировки столиков в салоне первого класса, привязали к креслу, засунув одну из салфеток в рот как кляп. Капитан, по радио, вылил на них целый поток извинений и под слабые возгласы одобрения пообещал каждому преподнести бесплатные наушники и до конца полета за свой счет угощать всех напитками. Элен в оцепенении сидела после очередной порции виски, кресло рядом пустовало. Еще до того, как на борт взошли люди в полицейской форме, чтобы заковать Лерчера в цепи и кандалы, по проходу промчались врачи «скорой помощи», торопившиеся отправить беднягу Майкла в ближайшую больницу. Элен никогда не забыть, как закатились его глаза, когда санитары укладывали Майкла на носилки. А Лерчер, огромный, весь в синяках, с пьяно мотающейся головой, со щекой, через которую тянулась струйка засохшей крови и в которую Элен тыкала вилкой снова и снова, как будто пыталась разрезать тупым ножом непрожаренное мясо, — Лерчер удалился восвояси, подобно Билли Тиндаллу или Лукасу Лопецу, попавшим в руки противника в тяжелые для «La Cumbre Elementary» времена.

Элен, с застывшим лицом и устремленным в пространство взглядом, тянула виски, а в самолете стоял тихий благоговейный шепот. На нее украдкой косились; соседка с одутловатым лицом предложила ей свой, личный, январский экземпляр «Космополитен»; потом явился капитан собственной персоной, чтобы выразить Элен свое почтение. А стюардессы — те были так благодарны, что чуть не на колени перед ней становились. Все это неважно. Ничто не имеет значения. Нужно будет заполнять бланки, ждать пересадки в Чикаго, потом будет обычный, нормальный перелет в Нью-Йорк, с опозданием всего на восемь часов. Там ее встретит мама с сочувствующим и смиренным лицом; она будет столь тактична, что даже не упомянет ни о Рое, ни о школе, ни о мрачных обстоятельствах переезда: потере новой микроволновки и мебели, вынесенной на свалку. Мама будет улыбаться, и Элен попытается в ответ тоже улыбнуться. «Это все? — спросит мама, заметив сумку, переброшенную через плечо. — У тебя ведь должен быть какой-то багаж?» Потом они пойдут по застеленному ковролином коридору — две женщины, попавшие в ловушку — а на улице будет идти снег, и каникулы уже на носу; и мама возьмет ее под руку, улыбнется и спросит, просто, чтобы сказать что-нибудь, неважно что: «Как перелет, он был удачным?»