Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

Ночью Вьюрки не спали. В темноте мелькали фонарики, лаяли растерянные собаки. Дачники устроили охоту на зверя. Юки бегала по гудящим Вьюркам, стараясь держаться подальше от безлюдных закоулков, путалась под ногами, потом приносила новости: пенсионер Волопас предлагает отпугивать зверя ультразвуком; Тамара Яковлевна не пускает охотников на участок, говорит, вы мне кошек передавите, с собаками вашими, — назревает скандал; Максим Усов бродит один, с ружьем — очень страшный, а главное, откуда ружье?

Пашка с Никитой с вечера сидели в даче и пили. Точнее, когда Пашка и Юки, возвращаясь с реки, заглянули к Никите, тот уже пил. Пашке ничего не оставалось, как присоединиться.

Никита все говорил и говорил. Сначала — что не может это быть Катя. Да, всякое тут случалось, и ни логики никакой, ни справедливости, но не могла Катя вот так озвереть в одночасье. Может, она и странная, может, у нее не все дома, но… Что Никита к Кате неровно дышит, всем уже было известно. Как в кино, думала Юки, робко, но горячо Никите сочувствуя: она полюбила его — он оказался вампиром, он полюбил ее — она оказалась оборотнем-людоедом.

А в пропитанной спиртным духом темноте у Никиты уже рождалась новая версия: может, Катя только держала этого зверя у себя, приютила, пожалела. А он свою благодетельницу сожрал, вырвавшись на свободу.

— Может, она и ягоды для него собирала, — подал голос Пашка. — Пыталась вегетарианцем сделать…

— Зачем она вообще в лес ходила? — снова затосковал Никита.

— Знала что-то, — убежденно закивала Юки.

Только об одном Никита даже сейчас ни словом не обмолвился: Катя приходила к нему три дня назад с какой-то ахинеей — я, мол, знаю, что происходит, нужен свидетель… Какой-то иномирной жутью повеяло на него, когда она стояла на пороге. А может, это был просто сырой сквозняк…

— Ведьма, — сказал Пашка.

Юки вздрогнула: она думала о том же.

— Сам ты… — Никита, пошатываясь, встал. — Я сейчас.

— Она нас всех и заколдовала, — доказывал Пашка его удаляющейся спине.

Одно из главных правил для пьяного человека ночью — не смотреть на звезды, чтобы не рухнуть от головокружения. Но больше смотреть было некуда. Никита нашел ковш Большой Медведицы, лихо отплясывавший звездную джигу. Качнулся, но в последний момент поймал равновесие и стал, не выпуская из рук фонарика, застегивать джинсы. Луч света метался, выхватывая край крыши, ветку, куст шиповника… И бесформенную темную массу, заворочавшуюся в кусте.

Крупное тело зверя, напоминавшее черный мешок, было покрыто то ли чешуей, то ли очень шершавой кожей. Никита оцепенел от страха, но остался на месте и упорно светил фонариком, всматривался, пытаясь разобрать в бесформенных очертаниях хоть что-нибудь знакомое. В пульсирующей массе, похожей на колоссальных размеров пиявку, вспыхнули двумя красными точками глаза. А потом распахнулась круглая пасть с многорядьем зубов и зверь выпрыгнул из засады.

Никита упал в траву и, не дожидаясь, когда его начнут пожирать заживо, заорал. Вспыхнул свет на крыльце, оглушительно хлопнула дверь, раздался новый вопль, топот, треск, полетели во все стороны комья грязи и ветки… и над Никитой склонилось расплывчатое лицо.

— Павлов? Живой? — спросило лицо.

Рядом сидел на земле и тяжело дышал Пашка. Он жмурился от боли и держался за ногу, измочаленная штанина набухала кровью.

Пашка выскочил на крик Никиты и прыгнул на зверя с вечной своей отверткой и, хоть тварь успела прихватить его за ногу, тоже несколько раз ткнул в черный бок. Пашка говорил безостановочно и показывал то пострадавшую ногу, то руку, заляпанную чем-то вроде болотной жижи, брызнувшей из ран на теле зверя. Вокруг бегала и встревала с дополнениями Юки, другие голоса слышались из темноты. На участке внезапно образовалось множество людей — это явились на шум доблестные охотники.

Никита молча побрел прочь от их азартных выкриков, от вони, которую распространяла оставшаяся на траве и на Пашке жижа. Огни, крики и лай остались позади. Поскальзываясь и падая, Никита спустился к реке. Выбрался на утоптанную площадку, сел и уставился на воду. Уже светало. Бессильно клонились к воде ивы, над траурной лентой реки смутно белел густой туман.

Потом Никита заснул, свесив голову на грудь. Ему снилась снежная зима и покойный дедушка. Никита был маленький, упакованный в кроличью шубу, а дедушка уговаривал его съехать с детской горки. Улыбаясь, протягивал снизу руки: это же весело, обязательно нужно съехать, а то вырастешь трусишкой… Но Никита почему-то задыхался от страха.

Проснулся он очень вовремя — ноги уже сползли в воду. Никита поспешно взобрался обратно на вытоптанную площадку. Совсем рассвело. У самого берега, там, где ощетинился зелеными остриями стрелолист, вода вдруг забурлила. Из ее мутной толщи медленно поднимался темный округлый предмет. Голова. Потом возникли плечи, потом поднялось все тело, выросла из воды женская фигура, обтянутая белой тканью, не то подвенечной, не то погребальной. Остолбеневший Никита заметил у нее на боку несколько маленьких круглых ранок, отороченных расплывающейся алой каймой. Это Пашка, отверткой…

Фигура шагнула на берег, отвела в сторону волосы, в которых запуталась ряска. Лицо было ровного белого цвета, и только глаза, неподвижно уставившиеся на Никиту, темнели двумя провалами.

— Катя… — почти беззвучно просипел он, вжимаясь спиной в сухую глину.

Когда-то в заброшенной даче номер тринадцать малолетний Никита Павлов играл с приятелями во «вкладыши» и слушал байки о неуловимых зимних взломщиках. Тогда тринадцатая дача была куда целее. Пол еще не провалился, не пахло сырой гнилью, мыши еще помнили людей и не возились так нагло перед носом. И, главное, Никита не лежал тогда этим самым носом в грязи, на земляном полу, со связанными руками. Ноги тоже были довольно туго обмотаны каким-то проводом.

Отругав себя за неуместный обморок на реке — а это, кажется, был именно обморок, — Никита кое-как принял сидячее положение. И увидел в дверном проеме знакомую фигуру. Катя была все в том же странном платье — кровь расплывалась вокруг маленьких круглых ранок. Надежд, что ему все привиделось в алкогольном бреду, не осталось.

Отчаянно захотелось перевести все обратно в понятную, будничную плоскость. Поэтому Никита спросил:

— Как же ты меня дотащила?

— Я как-то папу до дачи дотащила, — пожала плечами Катя. — От самых ворот. Маленькая. А он пьяный и с рюкзаком. То рюкзак тащила, то папу.

Она даже не улыбнулась. Потребовала рассказать, что творится в поселке. Никита, тщательно подбирая слова, рассказал про зверя, про охоту. О том, что личность людоеда дачники уже установили, он говорить не хотел, но Катя напирала и пришлось выложить все: про сарай у нее на участке, про обглоданные кости. Катя хмурилась, не сводя с Никиты непроницаемого взгляда. Потом кивнула и ушла.