Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

— Они русалки, да? — с закрытыми глазами спросил Ромочка.

Катя помолчала, вспоминая жуткие фигуры с чуткими многосуставчатыми лапами.

— Почему ты их боишься?

— Потому что они страшные, Ромочка.

— Ты тоже, а я тебя не боюсь… ты меня покачай, как мама.

Катя неуклюже качнулась из стороны в сторону и виновато вздохнула:

— Я не умею.

— Почему? Все мамы умеют.

— У меня детей нет.

Ромочка задумался на минуту, не зная, говорить ей или нет, и все-таки сказал:

— Это потому, что она тебе не разрешает…

— Кто?

Он почувствовал, как наливаются жаром впившиеся в плечо Катины пальцы. И неожиданная, почти хитрая мысль сверкнула в легкой Ромочкиной голове.

— Отпусти меня к девочкам, тогда скажу! — выпалил он.

Катя встряхнула его — грубо, совсем не как мама, и низким чужим голосом повторила:

— Кто?

— Отпусти к девочкам…

Катя прикусила губу, посмотрела на него серьезно, как на взрослого, и кивнула:

— Ладно. Кто?

— Тетенька из огня. Высокая-высокая, и горит, как ты.

— Я горю?.. — удивилась Катя и потрогала свой лоб.

— Не там, тут. — Ромочка постучал себя пальцем по груди. — Я видел. Ты меня правда отпустишь? Ты обещала.

— Обещала.

— Ну вот. — Ромочка счастливо улыбнулся и мгновенно заснул.

Рано утром Катя разбудила его, велела сполоснуться из рукомойника, чтобы избавиться от полынного духа, и одеться во все чистое. Ромочка сразу понял, куда они собираются, и благодарно затих. Радостное предвкушение распирало его.

Они тихонько прошли по безлюдному еще поселку и спустились к реке. Река тоже спала, только водомерки скользили по буроватой глади. Катя бросила камешек, разбила речное зеркало, и на стволах прибрежных ив замерцали блики.

— Принимайте гостей.

У мостков что-то шумно плеснулось, и Ромочка расплылся в улыбке, увидев знакомую голову с тонкой нитью пробора. Катя тоже ее заметила, и по ее мгновенно закаменевшему лицу стало понятно, что она не любит речных девочек, не верит им. Испугавшись, что она передумает, Ромочка торопливо сбросил сандалии и хотел войти в воду, но Катя схватила его за руку.

— Ты обещала! — налился свинцовой обидой Ромочка.

Катя крепче сжала его запястье. Ромочка заревел. Он был на голову выше, ему ничего не стоило просто оттолкнуть ее и уйти, но она взрослая, она главная, и она не могла ему соврать…

— Подай знак, — выдавила наконец Катя. — Как будешь там, подай знак.

Ромочка не понял, о чем она, но закивал яростно. И Катя его отпустила.

Он, блаженно улыбаясь, пошлепал по мелководью. Когда вода дошла до колен, идти стало труднее, он пыхтел и размахивал руками. Наконец он почувствовал, как холодные руки смыкаются вокруг его тела…

Катя долго еще стояла на берегу. Трещали стрекозы, рыбья чешуя серебрилась под темной гладью, вспучилась над водой лягушачья голова и, поразмыслив, квакнула. А знака никакого не было.

Лида в сорок с небольшим имела полное право считаться старой девой, а на вид была даже не старой, а какой-то допотопной: носила длинные юбки и платочки. На дачу она приезжала в начале сезона, сметала в кучу прошлогодние листья, вычищала до блеска скромную дачку, копала, сажала. А в благословенные дни летнего отпуска окончательно перебиралась в свое маленькое ухоженное царство. И продолжала неутомимо работать. «Лида — труженица», — уважительно говорили соседи, и от этого она чувствовала тихую радость. Но не гордость, нет, грешно гордиться.

Тем утром Лида пропалывала клубнику. Кустики никли под тяжестью ягод — третий урожай уже. И варенья наварила, и деткам соседским раздала, и сама наелась, как никогда в жизни. Как же на даче хорошо, разнеженно думала она, и что уехать нельзя — тоже, в общем, хорошо. Кто ее в городе ждет, начальство? А лето, которое пятый месяц тянется, — это вообще прекрасно…

Закачался крыжовник у забора, хотя ветра не было, Лида подняла голову. Ветки подрагивали, будто кто-то медленно пробирался по кустам. Кошка, решила Лида, от той старушки забежала, как ее там… Присмотрелась, но ничего не заметила. Ну, на то и кошка, захотела — пришла, захотела — ушла… Неизвестный гость тем временем перебрался в заросли топинамбура. Высокие стебли беспокойно зашелестели, Лида услышала треск и шуршание. Ежик, с облегчением догадалась она, ну конечно, самого не видно, а шума как от слона. Сфотографировать бы. Зверюшек она любила, мечтала в детстве стать зоологом, а стала бухгалтером.

Лида бесшумно метнулась к дачке, схватила «мыльницу» и на цыпочках приблизилась к топинамбуру. Не спугнуть бы, ежики быстро бегают. Не сводя глаз с дисплея, она раздвинула стебли и от неожиданности тут же нажала на кнопку. Что-то темное и крупное притаилось в зарослях. Ошарашенная Лида тщетно пыталась понять, где у этого существа голова, где ноги. В следующую секунду посреди бесформенной шевелящейся массы распахнулась пасть. В ней не было ни языка, ни нёба — только неисчислимое множество зубов, острыми рядами уходящих в багровую глотку. Лида взвизгнула, улетел куда-то фотоаппарат, а темная тварь прыгнула на нее. И Лида успела почуять теплую волну гнилого мясного запаха из пасти, внезапно заслонившей мир вокруг.

Ближе к вечеру заглянула соседка. Постояла у калитки, позвала, зашла на участок. Все было как обычно — чистенько, ухоженно, только хозяйки не видать. Соседка позвала еще, а потом ушла, решив, что Лида куда-то отлучилась. О ее исчезновении узнали только через пару дней, после нового случая на противоположном конце поселка.

Там обитало семейство Усовых: Максим, Анна и сын их Леша-нельзя. Их во Вьюрках тихо недолюбливали — примерно как Бероевых. Они тоже не жили тут поколениями, участок не получили , а купили, отгрохали дом безо всяких резных переплетов, к дому пристроили гараж для внедорожника. Всё у Усовых было крупногабаритное, тяжелое. И жили они с невероятным напором и шумом. Максим с Анной общались на таких тонах, что обсуждение обеденного меню соседи принимали поначалу за бурную ссору. Впрочем, и ссор хватало, и Леша-нельзя регулярно получал от родителей и уносился с ревом.

Все произошло средь бела дня. Засорилась труба, по которой нечистоты стекали за забор, и Анна крикнула Максиму, чтобы немедленно прочистил. Максим крикнул из дома, что уже пытался и ничего не вышло, так что придется ставить в сортир ведро, как у всех. Анна ответила, что не хочет, как у всех, и пусть Максим попробует еще раз. Максим отказался и оглушительно пожелал ей успеха в трудном ассенизационном деле, раз для нее это так важно. Тут Леша крикнул, что не будет собирать малину, потому что в малиннике кто-то ходит и он боится. Разъяренная Анна, возившаяся с трубой, отвесила ему незапачканной частью руки подзатыльник и велела делать что сказали. Максим собрался во двор сделать сыну внушение. Леша удрал за ворота.