Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

Переобуваясь в прихожей, Максим услышал снаружи дикий, слишком громкий даже для его ушей визг. Он открыл дверь, позвал жену, но ответа не получил. Анны нигде не было. Он растерянно оглядел участок и заметил что-то ярко-желтое в траве рядом с малинником. Это оказалась огромная резиновая перчатка, которую жена, очевидно, надела, чтобы прочистить трубу. Максим брезгливо поднял ее, неожиданно тяжелую и булькающую… Из перчатки вывалилась окровавленная рука с любимым жениным перстнем на пальце.

Соседи быстро забыли о неприязни к Усовым. Обыскали весь участок, и соседние дворы, и улицу, но никаких следов не обнаружили. Люди прибывали, явились председательша с мужем и активная молодежь в лице Пашки, Никиты и Юки. Посовещавшись, пришли к выводу, что нечто, напавшее на Анну и, очевидно, сожравшее ее, явилось из леса. И теперь надо держать оборону от неизвестного врага.

— Баррикадироваться надо! — уверенно заявил старичок Волопас, преподаватель истории на пенсии. — Доски нужны, мешки с цементом…

— Цемент не отдам, мне фундамент укреплять, — отрезал Степанов.

— Такое творится, а вы — фундамент!

— И что теперь, пусть дом заваливается? А на новый забор в том году по пятерке сдавали, и где он?

— Не на забор, а на водопровод, трубы проржавели.

— Что, воду все-таки отключат? — забеспокоились дачники.

— Охренели совсем?! Тут человека сожрали! — взревел Усов.

Сквозь толпу пробирался собаковод, Яков Семенович, вел на поводке овчарку. Протиснувшись в центр круга, он откашлялся, привлекая внимание:

— Найда, я извиняюсь, умеет брать след. Предлагаю для начала установить, откуда пришло это, грубо говоря, существо. Овчарки очень умные, и если дать, я извиняюсь, понюхать… Нет-нет, она не кусается.

Найда чихнула с подвыванием.

— Так давайте, давайте! — засуетился Петухов.

Собаку подвели к откушенной руке. Яков Семенович стоял поодаль, размотав до максимума поводок, и бормотал, что это ужас, до чего дожили. Его скорбное от природы лицо приобрело совсем уж беспросветное выражение. Найда обнюхала забрызганную кровью траву вокруг — с отвращением, фыркая и всхрапывая, как лошадь, покружилась и уверенно направилась в заросли малины. Теория нападения извне, похоже, подтверждалась: за малинником был забор, за забором лес. Но Найда все не показывалась, и в конце концов Якову Семеновичу пришлось раздвинуть ветки, с которых посыпались перезревшие ягоды.

За малинником сходились та часть ограды, за которой находился лес, и та, которая отделяла участок Усовых от соседского. И во второй части забора зияла дыра. Нижний край железного листа был отогнут, и из этого лаза выглядывала Найда. Увидев хозяина, она нетерпеливо гавкнула.

Найда носилась по кустам, только хвост мелькал. Затем, к окончательному недоумению дачников, толкнула носом калитку и деловито потрусила по улице. Если она взяла верный след, то вел он в самое сердце Вьюрков.

Петляя по поселку и надолго останавливаясь в задумчивости, Найда привела к Лидиной калитке. Привычно открыла ее носом, подбежала к зарослям топинамбура и заскулила. Кто-то вспомнил, что здесь живет та женщина в платочке, на богомолку похожая. Начали звать, но из дома никто не вышел. Заметив, что дверь дачки открыта, заглянули внутрь. Кастрюльки, клееночки, образки повсюду, сладко пахнет клубничным вареньем. И тихо, только осы жужжат…

Яков Семенович тем временем сидел на корточках рядом с топинамбуром и разглядывал мелкие бурые пятна на листьях, на заборе, на траве. Юки сначала и решила, что это краска, и не сразу поняла, почему кудрявая тетенька рядом горестно причитает:

— А я-то удивлялась, что ж ее не видно!

Никита заметил в траве что-то яркое. Прямо в одуванчиковой розетке лежал маленький красный фотоаппарат. Никита прокрутил снимки: цветочки, птички, ягодки, бабочки… а последний кадр темный и размытый. Увеличил снимок до максимума, уменьшил обратно, пробовал рассмотреть под разными углами — не помогло. На снимке было что-то расплывчато-зеленое, в центре — что-то расплывчато-черное, а кадр пересекала чуть более отчетливая зеленая палка.

Женщина, сокрушавшаяся по поводу Лиды, ткнула в дисплей:

— Топинамбур. Видите, стебель поперек идет. И листик видно. Топинамбур это. — Она указала на заросли, к которым привела собака.

— А фотоаппарат чей?

— Лидин. Точно Лидин, красненький…

Все обнюхав, Найда опять куда-то рванула. Яков Семенович поспешил следом. Дачники начинали роптать. Надо экстренное собрание созывать, заборы укреплять. Если тут и вправду что-то людей жрет, надо дома сидеть и своих сторожить, деток и стариков в первую очередь. А они бегают за этим сыщиком доморощенным… Может, собака просто так туда-сюда носится. Может, у нее нюх отшибло. А может, след-то она взяла, да не тот. Лешка Усов по всему поселку с утра до ночи шляется, вот и наследил. А Максим свою Аньку сам тюкнул, они же вечно друг на друга орали. Момент подходящий, теперь кто угодно что угодно натворить может, и шито-крыто. Не по следу собака идет, гуляет просто. Вон, опять в калитку чью-то полезла.

Это была Катина калитка. Никита позвал Катю раз, другой. Ткнулся в облупленную дверь — заперто. На рыбалку ушла, решил он и не сразу заметил, что дачники организованно идут вглубь участка. Там, у высокого забора, отделявшего бероевский особняк от Катиных скромных владений, стоял сарай. В таких обычно хранят огородный инвентарь, велосипеды и то, что не пригодилось даже в дачном хозяйстве. Найда поскребла дверь, бросила умный взгляд на хозяина и завыла, по-волчьи запрокинув морду.

На двери был замок. Пашка достал из кармана отвертку и, просунув в петли, одним движением выломал их из прогнивших досок, навалился плечом, но что-то мешало с той стороны. Из темной щели вместе с волной удушливого запаха вырвалась туча мух. Мужчины засуетились, оттесняя от сарая женщин и молодняк. Те упорно рвались вперед, жуть как хотелось глянуть на ужасное…

В сарае всё и нашли. Красно-бурые потеки на стенах, тонкие лохмотья плоти, кости, сухую скорлупку, которую Гена определил как фрагмент черепа. Тут же валялись какие-то тряпки — когда Усов схватил одну, опознав в ней кусок сарафана Анны, из складок вывалился подпорченный уже палец. Никита рванулся посмотреть — нет, не Катин, у Кати ногти были овальные и узкие. Грязноватый палец, натруженный — мозоль желтым шариком проступила под средним сгибом.

— А я говорил, что она… — со значением рассуждал Петухов. — Сразу видно, когда человек психический!

До Никиты постепенно доходило, что речь о Кате. И что ее обглоданных костей в сарае не найдут, потому что неведомый людоед — сама Катя.

— Что вы на нее валите?! — запальчиво крикнула из задних рядов Юки. — Ее, может, первой и… слопали!