Дарья Бобылёва - Вьюрки [журнальный вариант]

Толпа дачников шумно вторглась в бероевский дом. Никита жадно присматривался к каждой мелочи, подмечая: всё в пыли, часы стоят, обои лохмотьями, будто в доме кошка, только высоковато она дерет. Следов огня или сильного жара он не нашел, дверцы в подпол — тоже. Дачники поднялись на второй этаж, толкаясь и спотыкаясь на лестнице.

— Только потише, пожалуйста, — шепнула Светка, открывая дверь.

Застоявшийся запах болезни ударил оттуда. Плотные шторы были опущены. Щурясь и привыкая к темноте, дачники различили смутные очертания — шкаф, стол, две кровати. И на них — что-то слабо шевелящееся.

— Шторы! — почти возликовал Никита. — Пусть поднимет шторы!

С кроватей послышалось тихое хныканье. Светка, закусив губу, горестно и беспомощно простерла к Никите руку, словно говоря: люди добрые, смотрите, что творится. Андрей оттер Никиту плечом и вполголоса посоветовал проветриться.

— Пусть она их покажет, — упирался Никита.

— Молодой человек, имейте совесть! — подал откуда-то голос собаковод.

Это его «молодой человек» внезапно привело Никиту в бешенство. Он прыгнул к окну и дернул штору на себя, частично сорвав с карниза. Солнечные лучи прорезали сумрак.

На кроватях лежали два мальчика — длинноволосые, покрытые с ног до головы коростой, они выглядели тем не менее вполне человекообразными. Отворачиваясь от солнца, дети ударились в рев. На оторопевшего Никиту налетела Светка, слепо тыча острыми кулачками:

— Они не выносят света, не выносят!

Дети ревели, укрывшись одеялами с головой, а штору уже поспешно прилаживали на место.

Никиту вытолкали, стукнув пару раз и посоветовав лечиться. И следом вывалились сами, виноватые и смущенные, оставив лишь Гену, который вызвался осмотреть больных…

— А ты Гену потом видел? — спросила Катя, к которой Никита пришел с совершенно убитым видом.

— Нет.

— Жалко. — И Катя вернулась к распутыванию удочки.

По вечерам она тихонько выбиралась на берег и расставляла там донки-закидушки, незаметные в траве, а потом готовила попавшихся за ночь подлещиков на самодельной жаровне. Дача провоняла жареной рыбой, Никита боялся, что их найдут по этому чаду, но Катя резонно возражала, что надо же что-то есть.

— Значит, они оборотни?

Катя укололась крючком, ойкнула и вздохнула:

— Откуда я знаю. Может, не разучились еще людьми казаться. А может, вы что хотели, то и увидели.

— Я не хотел!

— Все хотели детей увидеть, а не зверей. Даже ты. А раз вас столько в одном месте с одним желанием собралось… Сами же им и помогли морок навести.

Леска распутывалась, крепкие тугие узлы расползались.

— Может, и мы с тобой у Бероевых морок видели?

— Может. — Катя поддела очередную петельку ногтем и аккуратно вытянула.

После неудачной попытки договориться с людьми Никита и приволок пугало. Чтобы теперь попробовать с теми, другими. Из Катиного рассказа про Стояново он запомнил подробность насчет истуканов. И решил с их помощью наладить контакт и спросить, что нужно новым соседям.

Катя не понимала, зачем ему этот контакт. Говорила, что они , скорее всего, даже не обратят на них внимания, а если заинтересуются, еще хуже. Потому что, бабушка говорила, не каждому их интерес пережить удается. Катя сама пыталась поговорить с лешим, но он ее словно не заметил. И с теми, кто поселился на реке, она тоже пробовала завести беседу по всем правилам и обнаружила, что они лишь повторяют на разные лады ее собственные мысли и воспоминания. Может, разума в человеческом понимании у них вовсе нет…

— Но они же тогда тебя спрятали, — перебил Никита.

— Не они, Ромочка.

— Тот слабоумный? Который пропал?

— Не пропал, а к ним ушел, в реку. — Катя опустила глаза, а потом вдруг взглянула на Никиту в упор, с вызовом: — Я его отдала.

— З-зачем?..

— Он просил очень. Ему с ними лучше, чем с нами.

И снова повеяло от Кати чем-то чуждым, трудноуловимым, но явно имевшим отношение к неведомым тварям, новым «соседям», а не к нормальным Вьюркам. Дальше Никита вникать не стал, ему хотелось вытянуть Катю в человеческую реальность из того враждебного и странного измерения, в котором она стояла одной ногой, словно в могиле. Всех хотелось вытянуть, но Катю в первую очередь.

Никита вторую неделю как бросил пить, совсем. Он чувствовал в себе огромную энергию и готовность — а главное силу — сдвинуть горы, спасти принцессу от дракона, разогнать над Вьюрками морок и даже перевернуть, как положено, землю.

— Надо спросить, зачем они пришли. Чего от нас хотят.

— А если ничего? Или они пришли за нашими душами?

— Вот и выясним, — раздраженно ответил Никита и ушел устанавливать пугало.

Всю жизнь он мучился от того, что все как будто настроены на одну волну, а он — на другую. А с Катей, казалось, совпало на мгновение, он успел почуять что-то знакомое, понятное, неправильное — и вот опять. Впрочем, больше Катя не возражала, а когда Никита предложил установить пугало на своем участке, раз она так боится, только хмыкнула:

— Нет уж, давай вместе.

Никита принес фонарики, свечи и все средства связи, какие нашел. Спросил у Кати, что еще нужно, и получил краткий ответ:

— Топор.

Все-таки Катя ему нравилась.

Пугало поставили перед окном, чтобы у него не было возможности ускользнуть из поля зрения, затаиться и затениться. Разложили на полу атрибуты своего нелепого спиритического сеанса: заряженные до упора мобильники, тихо шипящее радио, топор, полынный веник, березовый веник, несколько кусков сахара — это Катя притащила, а Никита не стал выяснять зачем, — свечи в банках и несколько крепких палок. И сели ждать.

Спать не хотелось, разговорились. Фамилия у Кати оказалась обычная, такая, что он тут же ее снова забыл. Работала Катя редактором на фрилансе, вот и торчала на даче все лето — работу привозила с собой. Семья ее перестала сюда ездить, потому что мама была противницей копания в грядках. Раньше возили «на свежий воздух» маленькую Катю и старенькую бабушку, а как выросла Катя и не стало Серафимы, так и перестали. Кате возить сюда было некого, дети у нее, абсолютно здоровой, отчего-то не заводились. Муж был, развелись полюбовно. Оно, может, и к лучшему, в одиночестве как-то проще, спокойней — живешь как хочешь, никто не мешает…

— И на рыбалке хоть целый день сиди, — не удержался Никита.

— Да что вы все к этой рыбалке-то привязались? — рассердилась Катя.

— Ну вроде как мужская забава. Хотя я не понимаю, чего интересного, — миролюбиво сказал Никита.

— Тоже мне, мужик. Это ж добыча, азарт. И медитация заодно… — Катя помолчала. — А еще на рыбалке прятаться хорошо.

— Прятаться?

— А для чего люди на дачу ездят? Тут ты дважды огорожен — участком и домиком. Это не отдых, для отдыха море. А здесь теперь особая порода живет — дачные люди. Вот ты сюда зачем ездил?