Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

— Зачем ты с нами работаешь, не понимаю, — пробурчал один из рабочих, увидев, что Кадыр опять направился ко мне. — Лучше бы устроился в ясли. Пеленки-то можешь стирать? — Он произнес это с очень серьезным видом, но его товарищи рассмеялись.

Кадыр на подтрунивание друзей не обратил внимания, будто ничего не слышал. Он сел на свежую землю, которую только что выбросили из ямы, вынул из кармана сигарету, поднес ее к губам, потряс спичечный коробок и, убедившись, что он пуст, попросил меня:

— Принеси спички.

— Мама, — побежала я к дому, — дай спички, Кадыр просит.

— Возьми спички возле танура. Посмотри, огонь горит в тануре или нет?

— Да, мама, горит.

Кадыр переложил несколько спичек в свою коробку и вернул коробок.

— Почему ты носишь тюбетейку? — поинтересовался он. — Косички у тебя есть? Покажи.

Я сняла тюбетейку, и косички мои рассыпались по плечам.

— Вот это другое дело, — сказал он и напялил мою тюбетейку себе на голову. — Вот ты и на девочку стала похожа. И больше в тюбетейке не ходи, хорошо?

— Хорошо, — повторила я за ним, как эхо. И мне совсем не хотелось ему признаваться, что еще совсем недавно мне очень хотелось быть похожей на мальчика.

— Кадыр-цыган! Куда ты опять провалился, окаянный? Иди сюда скорее, надо столб поднимать.

— Иду! — Тюбетейка все еще была лихо надвинута у него на бровь. Он подошел к рабочим и нахлобучил ее на макушку столба.

— Раз-два, взяли! Еще — взяли!

Монтажники подняли столб. Моя тюбетейка торчала на верхушке. Столб покачивался из стороны в сторону.

Я заплакала, и, услышав мой голос, прибежала мама.

— Тюбетейку мою взял, — наябедничала я.

— Кто взял? — сердито спросила мама.

Я кивнула в сторону Кадыра. Мать посмотрела на него, а он на нее. Оба на мгновенье застыли, не отрывая друг от друга глаз. Потом мама молча отвернулась и опять скрылась во дворе.

— Что тебе за дело до чужих детей! — упрекнул Кадыра тот рабочий, у которого были черные длинные усы и седая голова. — Дай нам спокойно закончить дело и без скандала уйти отсюда.

Кадыр взглянул в мою сторону и, ни слова не говоря, стал подниматься вверх по столбу. У меня замерло сердце. Не знаю, откуда так некстати появляются у меня на глазах слезы.

— Что ты задумал, сумасшедший? — закричал черноусый монтажник.

Но Кадыр, не ответив, молча взбирался вверх.

— Если упадешь, то кости твои будет не собрать! — предостерег его кто-то снизу. В голосе звучала тревога.

Под тяжестью тела Кадыра столб начал раскачиваться, а он знай себе лез, невзирая ни на что. Монтажники уцепились за нижнюю часть столба, пытаясь удержать его в вертикальном положении. Они напуганы мальчишеской выходкой Кадыра. Обильный пот тек по их щекам. Жилы на руках от напряжения вздулись.

— Неужто не мог немного подождать, — не вытерпев, процедил сквозь зубы один из них, — засыпали бы сначала яму землей, укрепили бы столб, тогда и лети до небес!

— Слезешь и убирайся вон! — возмущенно закричал толстопузый мужчина, у которого майка при каждом движении сползала с узких плеч и застревала на животе.

Прохожие наблюдали за непривычным зрелищем.

Несколько крестьян, восседавших на ослах, загруженных вьюками сена, остановились на краю дороги, преградив путь в наш двор. Теперь я никак не могла попасть домой.

— Мама, — закричала я, — Кадыр поднимается на столб! — И тут же зажала рот руками. Ну зачем я вызываю маму?

— Ты меня звала, доченька? — с этими словами мама появилась у ворот. Но еще не услышав моего ответа, она увидела толпу на улице, качающийся столб и будто онемела.

Кадыр поднимался все выше, с большой осторожностью преодолевая пядь за пядью, столб ведь был очень высоким.

По мере того как он поднимался все выше и выше, мое сердце опускалось все ниже и ниже; в глазах людей я, наверное, превратилась в комок земли — ведь это я заплакала из-за какой-то тюбетейки, из-за старой, никому не нужной тюбетейки.

Вдруг монтажники не смогут удержать столб, и Кадыр вместе с ним обрушится на землю? Нет-нет, этого не должно случиться! Я смотрю на маму: она стоит, застыв, как камень.

— Кадыр! Не надо, не поднимайся!

— Замолчи, девочка, теперь ни звука! — недовольно буркнул толстопузый мужчина.

— Мама, скажи, чтобы он спускался! — крикнула я, подбежала к ней и схватила обе ее руки в свои. Мама так сжала мои пальцы, что я удивилась и поняла: она тоже запрещает мне говорить — боится, что мой возглас отвлечет Кадыра и он свалится.

Наконец он почти достиг вершины столба, хотел рукой сбить тюбетейку, чтобы она упала. Но столб качнулся сильнее, Кадыр был вынужден опять обеими руками уцепиться за него, чтобы удержаться. Немного выждал, не двигаясь. Столб перестал качаться, выровнялся. В этот момент Кадыр протянул руку, снял со столба мою тюбетейку и надел себе на голову.

Не в силах более терпеть, я убрала свою руку, зажимавшую для верности собственный рот, и выкрикнула:

— Кадыр, ты можешь прыгнуть оттуда?

— Могу! — ответил он.

Мать в испуге закрыла ладонью мой рот. Почему? Я уже сказала то, что хотела, а… Кадыр уже стоял подле нас — возле меня и матери; он что-то говорил и, улыбаясь, протягивал мне тюбетейку. Я не понимала его слов, была перепугана его прыжком. Монтажники окружили его. Толстопузый весь дрожал от злости.

— Врезать бы тебе, Кадыр, чтобы навсегда запомнил, — прорычал он гневно.

— Зачем же меня бить, все ведь кончилось благополучно, и я жив-здоров, — отшутился Кадыр. Он был так спокоен и невозмутим, будто спрыгнул с суфы, а не с многометрового столба.

— Да, ты живой, а вот мы едва не умерли от страха за тебя, — оборвал его мужчина средних лет, тоже монтажник, и показал в сторону седовласого: — Убил ты старика. Он же в ответе за тебя.

Старик постепенно приходил в себя. Между ним и Кадыром началась словесная перепалка.

Мама не стала ее слушать, ушла в дом. Постепенно и другие зрители — любители острых ощущений — стали расходиться. Сначала потянулись вереницей те, кто был верхом на ослах, потом незаметно ушли женщины, жившие в ближайших домах, остались только дети. Они не отрывали своих восхищенных глаз от Кадыра.

Монтажники прилегли на груде свежей, коричневой, только что выкопанной земли и молча курили. Никто не мешал разговору, который вели между собой старик и Кадыр. Я прислонилась неподалеку к забору и тоже все слышала.

— Никак не пойму я, — говорил старик Кадыру, — кто на кого похож: ты на детей или дети на тебя.

— Дети похожи на нас, — заверил Кадыр.

— На нас, говоришь… Никто из нас не попросил, чтобы ты прыгнул со столба.

— Она тоже не просила, чтобы я прыгнул, она только спросила, смогу ли я прыгнуть.

— А если бы это сказал я, ты прыгнул бы? — обратился один из монтажников.