Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

Наряд испорчен! Что теперь скажет мама! Ведь это мое праздничное платье, которое мама долго расшивала разноцветными нитками. Я надела его сегодня в честь приезда монтажников. Так мне и надо! Кто просил, чтобы я села именно возле этого таза, куда по капле собиралась сыворотка, стекая из мешочка с кислым молоком, подвешенного на ветке ивы. В довершение ко всему я пускала плавать сухие листочки в этой холодной сыворотке, придумав каких-то лебедей и лодочки! Жаль любимое платье.

С большой осторожностью я отжимаю его и иду в сторону высоких подсолнухов, которые растут за суфой. Хочу спрятаться среди них и подождать, покуда подсохнет одежда, чтобы мама не могла заметить меня. А если увидит, что тогда? Пожалуй, она не будет ругать меня, но мне самой станет стыдно смотреть ей в глаза, ведь сколько длинных вечеров и ночей она просидела над каждым узором.

Она вышивала и потихоньку напевала грустные песенки. Мама пела нежно и задушевно, а я под ее пение мечтала. Не знаю, какие это были мечты, но мне казалось, что эти завитушки из разноцветных ниток, искусно разбросанные по белой материи, — отражение моих мечтаний…

Пока платье не подсохнет, посижу здесь, между подсолнухов. Нет, я не буду скучать. Здесь у меня где-то припрятано черное закоптелое стеклышко, вот оно, нашла. Через него можно любоваться солнцем. Теперь и я, как подсолнухи, повернула лицо навстречу потоку лучей: подсолнух своим единственным оранжевым глазом, а я двумя глазами сквозь черное стекло смотрим вместе на солнце.

— Куда же девчушка запропастилась, почему больше к нам не выходит? — услышала я голос старика. Монтажники поднялись на суфу. Меня распирало любопытство. Я потихонечку встала со своего места, чтобы шорохом стеблей подсолнухов не привлечь их внимания, и посмотрела в сторону суфы: мама расстелила для рабочих дастархан!

— Ты девчонку обидел, Бекмурод, — недовольно сказал старик. Ответа не последовало.

— Никогда людям не было толку от тебя и не будет, — сказал Бекмуроду Кадыр.

— Что ты, Кадыр, психуешь? — засмеялся Бекмурод. — Не умеешь обхаживать женщину и психуешь! Ну-ка, расскажите ему, Амон и Самед, про наши приключения! Тебе такое, Кадыр, за всю жизнь не испытать! Расскажи ему, Амон, мою историю. Помнишь, в Сафдаре, когда мы копали осушительную канаву? Расскажи ему в картинках.

— Потише, не у себя в доме находишься, хозяйка здесь ходит, услышать может, наверняка и девочка где-то поблизости, — раздраженно оборвал зубоскала старик.

— Эй, да ты что? Будто ни разу не видел и не слышал такие истории. Поглядите-ка, какими все вдруг стали порядочными!

— Говорю тебе — девочка услышать может, замолчи.

— Девочка, что девочка! Она тоже вся в маму. — У Бекмурода развязался язык, никакие доводы не действовали на него. — Все она сама знает и все понимает.

Я снова оказалась в глупом положении — слушать это было противно. Я видела, что Кадыр смотрел на него со злостью.

— Эй, девочка! — Толстяк кричал в мою сторону, будто знал, где я нахожусь.

Я вышла из подсолнухов.

— Вот видите, она подслушивает наш разговор! — злорадно воскликнул Бекмурод, словно разоблачая меня.

«Нужен мне твой разговор!»

— Скажи-ка, у вас мыши ночью не играли? Смотрите, не отвечает! Если бы она была несмышленышем, то наверняка что-нибудь да ответила бы, как другие дети.

«Зачем я вышла на его зов, сидела бы лучше среди подсолнухов, смотрела бы на солнышко, разве мне там было плохо?»

— Ночью к вам домой никто не приходил?

Я закричала что было мочи:

— Нет!

Если бы я не слышала всего разговора, может, этот его вопрос не возмутил бы меня. Опять эти слезы!

Вдруг от сильного удара Бекмурод полетел прямо в подсолнухи, ломая их по пути. Разгневанный Кадыр бросился вслед за ним. Нанося друг другу удары руками и ногами, они поднялись с земли и вновь повалились на стебли подсолнухов. Остальные мужчины вскочили с суфы, бросились разнимать их. Но Кадыра и Бекмурода невозможно было растащить, они будто прилипли друг к другу. Сначала я была рада: наконец-то вредина получил по заслугам, потом увидела, что схватка между мужчинами переходит в жестокую драку. Меня охватил ужас. Теперь я желала только одного: чтобы их быстрее разняли.

Наконец монтажники смогли удержать руки Кадыра. С трудом удалось посадить его на суфу.

— Чтоб ты, мерзавец, шею сломал! — неистовствовал Бекмурод после того, как увидел, что Кадыра увели подальше. — Вот дам тебе сейчас так, что ноги протянешь. Отпусти же меня, не держи! — кричал он Амону, но не проявлял при этом никакого желания вырваться, шумел просто так, для виду. Амон прекрасно понимал это и лишь слегка придерживал его за локти.

— Еще и солдатскую рубашку надел! — продолжал бушевать Бекмурод. — Разве в армии тебя тому учили, чтобы из-за какой-то бабенки и ее безродного ребенка ты поднимал руку на человека старше себя! Ты еще погоди у меня! И с этими, старой и малой, я тоже знаю, как поступить!

«А мы что плохого ему сделали?»

Ругаясь, он шел через двор к улице, на которой уже собралась толпа любопытных. Соседям не терпелось узнать, в чем тут дело, из-за чего такой шум.

— Куда идешь? — преградил ему путь старик. — Хочешь опозорить себя перед людьми?

— Вот полюбуйся на это! — Бекмурод провел рукой по лицу, из носа у него шла кровь. Испачканную ладонь он выставил на обозрение.

— Тебе и этого мало, сам напрашивался.

— В таком виде на улицу не выходи, говорю!

— Дядя, идите здесь помойте лицо, — позвала я Бекмурода.

— Пошла отсюда! — с ненавистью покосился он на меня.

Амон подвел его к умывальнику, который был привешен к стволу вишневого дерева.

— Я покажу ему мать родную! — еще раз выкрикнул Бекмурод. — Зеркальца у тебя нет?

— Нет, — безразлично ответил Амон и пошел к монтажникам, которые тем временем подкатили столб поближе к яме и уселись на него, поджидая остальных.

Старик исподтишка неодобрительно смотрел на Кадыра и продолжал бурчать:

— Герои какие, а! Вот на что вы способны, оказывается. А я-то надеялся, что человек, который несет людям свет, отличается от других. — Сказав это, он удрученно замолчал, погрузился в свои раздумья.

Кадыр сидел понурив голову, пускал изо рта густой и темный сигаретный дым, который медленно поднимался меж усов и обволакивал его лицо, — когда дымоход в тануре закрыт, вот так же, чадя, горят сырые коробочки хлопка.

Все ждали Бекмурода, который не торопясь вынул из сумки черные пластмассовые очки, протер их бережно о полу рубашки и только после этого направился к остальным монтажникам и без единого слова сел рядом с ними как ни в чем не бывало. Их опять стало пятеро. Теперь можно было поднимать столб во дворе нашего дома.