Пётр Курков - Категория жизни: Рассказы и повести советских писателей о молодежи нашего времени

К теще он относился с опасливым уважением. Видя, что Римма Васильевна, женщина волевая и суровая, сделала со своим мужем, Федор не мог ее не опасаться, однако ее всегдашняя целеустремленность вызывала в нем несомненное уважение. Он помнил дату ее рождения как свою собственную и, стараясь быть примерным зятем, поздравлял загодя, откладывая по этому случаю все свои научные дела. В принципе чем-то Екатерина Михайловна и Римма Васильевна были похожи, но мать казалась Хрузову более мягкой и уступчивой. Может быть, потому, что это была мать?

— Римма Васильевна? — спросил Хрузов, когда длинные гудки вызова прекратились и послышался пронзительный женский голос.

— Да, это я.

— Федор говорит.

— Я узнала.

По тому, как она произнесла: «Я узнала», — Хрузову стало ясно, что она в курсе событий.

— Вы не скажете, где сейчас Лена?

Он решил действовать напрямик, чтобы узнать все, что собирался, до того, как спасует перед этой властной женщиной. Римма Васильевна, как видно, тоже не собиралась увиливать.

— Скажу. Она у Вадима.

«Кто такой Вадим? — подумал Хрузов. — Ах, да, это, очевидно, тот самый старший лейтенант артиллерии…» И пока Федор подбирал слова, она добавила:

— Они были у меня с полчаса назад… Федор, они безумно любят друг друга. Лена давно собиралась тебе это сказать, только не знала как. Так что ваша встреча произошла к лучшему.

— Вы так считаете? — выдавил из себя Хрузов.

— Да. Честно говоря, меня удивляло, что вы поженились. Ты хороший человек, Хрузов, но вы с Леной такие разные…

— Но ведь и вы с мужем разные! — вскричал Федор, сам удивляясь своей смелости.

На том конце провода принужденно рассмеялись.

— Возможно. Но Николай уделяет мне столько внимания, что я на него не в обиде. А Лена жаловалась на тебя. Понимаешь, ты не смог дать ей то, что предложил Вадим и чего она, безусловно, достойна…

И она стала объяснять ему то, что должна была объяснить много раньше, и Федор слушал ее не слыша и видел как сквозь туман, застилавший ему глаза, к нему движется сиренево-голубое пятно, как оно подошло к нему и стало успокаивать голосом матери, а потом Екатерина Михайловна взяла у него из рук трубку и положила на рычаг.

— Ляг, полежи, Федя, сынок мой единственный… Не убивайся ты так из-за нее. Ну мало ли что в жизни бывает! Ты же у меня умница. Ты должен беречь себя для работы. — Она вела Хрузова к дивану, как больного. Он плакал. — Главное, чтобы ты не потерял интерес к математике, правда? Ну что такое развод в сравнении с докторской? Пустяк. Счастливых семьянинов много, а докторов наук раз, два и обчелся… Ложись, сейчас я тебя укрою.

Федор лежал с закрытыми глазами, смакуя слова: «Счастливых семьянинов много, а докторов наук…» Это хоть какое-то утешение.

Из-за стены по-прежнему неслись звуки пианино, и под их неумелое скакание Хрузов вдруг провалился в глубокий сон с последней запомнившейся мыслью: «Да, теперь у меня одна только математика, только моя неподвижная точка…»

Со стороны посмотреть — два товарища беседуют, да и только. Хрузов старался излагать убедительно, несмотря на то, что пятнадцать лет знакомства с Сергеем научили его, что какое бы то ни было объяснение с ним бесполезно. Начни он говорить более напористо, Сергей обязательно остановит и скажет: «Послушай, Феодор (обязательно Феодор, а не Федор), я знаю тебя как облупленного. Не полощи мне мозги». И при этом скорее всего покровительственно похлопает по плечу, несколько раз, словно осаживая его ретивость. Таким Сергей был всегда, еще с института.

Всему виной зависть, думал Хрузов, присматриваясь к Ледяшину, черная зависть человека менее способного и поэтому менее удачливого в науке. В институте они учились в одной группе, но Сергей защитился только в этом году, через шесть лет после Хрузова. Что же касается докторской, то для Ледяшина она вилами по воде писана.

Не потянет Сергей на доктора ни под каким видом, и он сам прекрасно знает об этом.

В этом, конечно, нет ничего зазорного — не каждому дано быть большим ученым! Ну так что же тогда — чинить преграды на пути смельчака, штурмующего научные высоты? Питать ненависть тупицы к гибкому уму? Это? Тогда зачем было идти в науку? Для Хрузова, служащего математике, как святыне, поступок Ледяшина, написавшего в ученый совет обвинительное письмо, был кощунственным, и Федор едва сдерживал гнев против этого бессовестного человека.

— Я не хочу сказать, что ты обдуманно пошел на это, — тщательно подбирая слова, говорил Хрузов. — Скорее всего в тебе заговорило слепое тщеславие, и ты ему уступил… Знаешь, когда-то и мне казалось, что я представляю собой нечто большее, чем есть на самом деле. Любое удачно брошенное на семинаре слово я выдавал за идею, каждую мелочь стремился занести в свое научное бордеро. Но я никогда не зарывался. И тем более не ставил своей целью все подгрести под себя…

Тут Хрузов задумался, потому что предстояло сказать основное. Сергей развязно сидел за своим рабочим столом, положив ногу на ногу. В его глазах читался интерес, но вместе с тем где-то в уголках скривленных губ плясала едва уловимая ирония.

Неожиданно Ледяшин поднялся и, скрестив руки на груди, сказал:

— Феодор, кончай лабуду. Поговорим откровенно.

— Поговорим, — без промедления согласился Хрузов.

Сергей хочет перейти в атаку, догадался он. Лучший способ обороны — это атака. Но как он посмеет? Для этого надо совсем потерять стыд. Бедный Ледяшин, подумал Федор, ты совсем заврался!

— Наверняка ты подумаешь, что я написал в ученый совет из зависти к тебе, так?

— Так, — не колеблясь, снова согласился Хрузов.

Сергей выдержал небольшую паузу, после которой торжествующе продолжил:

— Ошибочно! Лично мне все равно, станешь ты доктором или нет. Я не завистлив!

Хрузов усмехнулся и пожал плечами, показывая, насколько сомнительно для него услышанное. Независтливый человек не станет писать в ученый совет на друга записки с требованием приостановить защиту его докторской диссертации, потому что он-де его обокрал. И кто обокрал — Хрузов! И кого — Ледяшина, «научного импотента», как однажды, разозлившись, обозвал его сам Моренов, заведующий лабораторией.

— Нет, правда! Вспомни-ка, когда ты получил красный диплом, я радовался ничуть не меньше тебя. Я говорил всем: вот, смотрите, это идет Феодор Хрузов, мой друг-краснодипломник! Именно так я и представил тебя Лене… Не буду врать — я не любил ее, но, когда ты сказал мне, что Лена будет твоей женой, это меня немножечко задело. Но даже тогда я тебе не завидовал. Честное слово! Почему? Да потому, что — повторяю — я не завистлив! Нет этого у меня и не было в помине!

Отчасти это было верно. Когда они с Леной решили пожениться, Хрузов не знал, как сказать об этом своему товарищу. Ведь именно Сергей познакомил его с Леной. В каком-то смысле она была его девушкой. Но как-то само собой получилось, что Хрузов забыл об этом, когда делал ей предложение.