Жужа Тури - Под одной крышей

Пришла Луйза и вслед за ней Ласло Ковач в старом прорезиненном плаще, надетом прямо на нижнее белье. Хмыкая и переступая с ноги на ногу, он безучастно смотрел на неподвижное тело, тогда как Луйза прежде всего энергично и по-матерински заботливо оправила задравшуюся сорочку барона и велела мужу идти за врачом.

— Где же я найду врача среди ночи?

— Где хочешь, но обязательно приведи! Нет, вы поглядите на него, он еще торгуется со мной!

Ласло Ковачу ничего не оставалось, как отправиться искать врача.

Малика села на кухонный стул, прижала рукой колотившееся сердце и принялась сбивчиво рассказывать Луйзе:

— Вхожу в прихожую, и мне в нос ударяет едкий запах дыма; правда, я еще на лестнице его почувствовала. Но подумала, что это Лацковичи затопили. И вдруг из прихожей слышу хриплый стон в комнате — так может хрипеть только умирающий. Бегу к Маришке…

То же самое она рассказала потом врачу, который сделал барону искусственное дыхание, укол. Из вежливости слушая словесные излияния баронессы, он склонился над бароном.

— Вам легче, господин барон? Вы слышите меня?

Хрипение постепенно прекратилось, барон открыл глаза, Помутившимся взором уставился на врача.

— Что со мной?

— Отравились угарным газом. Вам легче теперь?

— Да, конечно…

Он чуть приподнялся на локтях, затем откинулся назад, обвел взглядом постепенно прояснявшиеся лица присутствующих, наконец остановил его на Малике.

— Извините, Амелия, — сказал он, — очень сожалею, Что причинил вам столько хлопот.

— Полно, о чем вы говорите! Хорошо еще, Что я вовремя вернулась домой. Между прочим, меня оставляли, но я как предчувствовала! Задержись я еще на час, случилось бы непоправимое, не так ли, господин доктор?

— Думаю, смогу теперь дойти к себе, — сказал барон, — мне лучше.

Он попытался встать на ноги, но они подкосились. С одной стороны его подхватила под руку Луйза, а с другой поддерживал дворник, шествие замыкала Малика, оживленно болтавшая с врачом.

Мари подняла с полу одеяло, сдвинула два стула и повесила одеяло на них сушиться. Ее мучило странное чувство смятения: барону наверняка невыносимо стыдно созывать, что именно Мари Палфи стала свидетельницей его беспомощного состояния и что именно ее одеяло он испачкал.

Хлопнула дверь в прихожей, раздались шаги на лестнице и голос Лаци, что-то объяснявшего врачу, затем все стихло.

Наступила душная июньская ночь. Мари лежала в постели, ей не спалось… А если бы Малика совсем не пришла домой, барон мог бы задохнуться в дыму и умереть, и она осталась бы в квартире одна с мертвецом! Какие кошмарные ночи у нее в этой квартире, прямо жуть берет! Как тихо было здесь в первое время, но тогда она боялась тишины. Потом приехала Малика и, наконец, барон. Надменный, чопорный человек, пожалуй, она всего единственный раз слышала его голос, когда он крикнул ей из своей комнаты: «Кто там ходит?»

При воспоминании об этом кровь хлынула к лицу Мари, уж очень горький осадок остался у нее на душе… А она, дура, еще подстилает под него одеяло, чтобы он не простудился на каменном полу. Завтра придется стирать одеяло. А барон так грубо обошелся с ней тогда, готов был прогнать ее из ванной комнаты, хотя она ходила туда в случае самой крайней необходимости, да и плевать ему на то, что теперь она должна будет стирать после него свое одеяло…

Мари закрыла глаза, попыталась заснуть, по телу ее время от времени пробегала мелкая дрожь. Она чувствовала, как подергиваются у нее руки, веки, губы тоже изредка вздрагивают, пальцы нервно ощупывают швы на одеяле. Она впервые так близко прикоснулась к смерти, и та показалась ей гораздо страшнее, чем во время бомбежки в осажденной Буде. Человек хочет сжечь ненужные бумаги, ничего не подозревая, засыпает и не просыпается. И если такова человеческая жизнь, то на чем же тогда зиждутся ее ожидания, непоколебимая вера в возвращение Винце? А вдруг он не вернется? Что, если будут бесконечно идти дни, даже годы, а она так и будет одна в этой комнате? Другие тоже ждали, как она, например Кауфман на проспекте Иштвана, Йолан Келемен… И вот настанет день, когда приедет из Неменя неизвестный ей человек и скажет, что он был вместе с Винце там-то и там-то, возможно в одном тифозном бараке, и своими собственными руками — ошибка совершенно исключена — закопал Винце, ее мужа, с которым она прожила всего-навсего три месяца в будайской квартире…

Наверно, из груди ее вырвался стон, может быть более громкий, чем прежде, так как послышались быстро семенящие, легкие шаги, едва касавшиеся пола, и к ее недвижимой руке прижался прохладный влажный нос. Мари дала волю слезам. Громко всхлипывая, она гладила Жигу по голове. В эту страшную ночь ей представилось, что жизнь ее сломана, потерпела катастрофу, и единственное, что у нее осталось в жизни, — это собака, гладкошерстная такса…

Первой открытку Юли прочитала Луйза и, когда Мари вошла в дворницкую, молча подала ей. Юли, помня о своем обещании, писала:

«Дорогая Маришка, надеюсь, вы не забыли Юлишку с фабрики Шумахеров. Выполняя свое обещание, сообщаю, что на шелкоткацкой фабрике «Хунния» принимают рабочих, поскольку она уже работает. Обратитесь прямо к начальнику цеха Йожефу Тенцеру, я говорила с ним о вас, он мой старый знакомый, обязательно примет. Сама я не могу, Яни не пускает. Всего вам наилучшего, дорогая Маришка.

Мари с трудом разбирала почерк, но, когда прочитала до конца, лицо ее просияло, и, размахивая открыткой, она обратилась к Луйзе.

— Ты читала?

— Прочла, ведь это открытка.

— Конечно, не секрет! — Она улыбалась и была в каком-то взволнованно-приподнятом состоянии. — Что ты скажешь на это, Луйза?

— Что скажу? Сама решай.

— Надо посоветоваться с Юци Пинтер. — Она стояла в нерешительности, словно ожидая от Луйзы окончательного решения этого сложного вопроса.

— Что ж, посоветуйся, — сказала Луйза и, прищурившись, пристально посмотрела в глаза сестре.

Мари побежала на третий этаж и через несколько минут снова была в дворницкой.

— Все в порядке! — выпалила она. — Юци Пинтер очень расстроилась, да и мне самой жаль расставаться с ней, но главное, конечно, это то, чтобы я… чтобы у меня была настоящая профессия. Я хочу встретить Винце совсем другой, не такой серой и глупой, какой была, когда он познакомился со мной…

Луйза облегченно вздохнула и перебила сестру:

— Хватит, все ясно. Когда пойдешь?

— Завтра же.

Небольшая фабрика «Хунния», помимо главного, занимала несколько подсобных корпусов. На фасаде маленького домика из красного кирпича у ворот, похожего на будку железнодорожного обходчика, висела вывеска с надписью: «Проходная». По обе стороны двери на стенах были прибиты доски с ячейками, на каждой из них — номер и фамилия. Худощавый человечек в берете, преградивший путь Мари, напомнил ей чем-то хорька.