Юрий Плавский - Мертвые собаки

— Идите обедать! — пригласила Татьяна. — Хватит вам там секретничать!

Камушев был очень рад так вовремя последовавшему приглашению. Расположившись у скатерти, заставленной различными закусками, он неспеша намазал на ломоть хлеба слой горчицы толщиной в палец.

— Картошечка, да с малосольненькими огурчиками! — издал восторженный вопль Безродный. Его недавний нервный срыв выдавали только мелко трясущиеся руки. — Что может быть вкуснее?

Татьяна приняла восторги мужа в свой адрес и в смущении зарделась.

— Отвык от человеческой пищи! — пожаловался Безродный. — Здесь нас кормят тем, чего я раньше никогда и не нюхал. То осетрину подадут, то чёрной икрой балуют, а вчера ананасы давали. Я до этого и не знал, что такая пища у нас в стране существует. По–видимому, где–то партийные запасы с нами поделили. А оно ничего в глотку не лезет. Не привык мой кирзовый желудок к их яствам.

Камушев порылся в своей сумке и извлёк из неё бутылку коньяка.

— Нам с Женькой машину вести, потому только «пепси», а вам с Татьяной даже медицина рекомендует!

Безродный внимательно изучил этикетку и с сожалением в голосе отказался.

— Рекомендуют, но только то, что не крепче кислого молока! Тут и без вина лёжа качает, да в глазах всё плывёт! Боюсь, что после первой капли не найду свою дверь! Так, что оставь её Иванович до лучших времён!

Разлили по стаканам «пепси–колу», чокнулись по русскому обычаю, выпили. Камушев скорее по привычке, чем по необходимости закусил выпивку своим горчичным бутербродом, способным прошибить слезою, пожалуй, даже самого Лаврентия Павловича.

— Я слышал такое, что вас скоро награждать будут! — высказал свои соображения Камушев. — Тем, кто на бетоне работал, я так думаю, в первую очередь ордена вручат!

— В Чернобыль в последнее время столько различных чиновников понаехало, что нам ничего не достанется, — отозвался Безродный. — Да и система распределения такова, что пока ордена и медали пройдут через райкомы, обкомы, парткомы, то там, в основном, и осядут. Шофёру, что генерала возил, может и перепадёт что, а нашим парням ничего не светит. А для меня лучшая награда — «саркофаг». И это единственно вечное на нашей планете. Время разрушит монументы, рухнут египетские пирамиды, но «саркофаг» — памятник нашему мужеству, человечество будет хранить вечно!

— У моего соседа пёс есть, — вставил Камушев, — холёный пёс! По праздникам сосед выводит его гулять со всеми его собачьими наградами! Вся грудь у той собаки, как у боевого генерала медалями горит! Мне с моим помятым значком «ударник коммунистического труда» как–то стыдно мимо той собаки идти!

— Щенку, который родился в чукотском таборе, всю жизнь тянуть свою лямку! — отозвался Безродный. — И для него уже счастье не быть побитым своим хозяином или покусанным за место у костра такими же, как и он сам. Лучшая награда для него — объедки со стола своего господина! А медали, они предназначены для тех псов, что воспитаны в уюте столичных квартир! Тем из них, кто лучше других усвоил науку вилять хвостом, да стоять на задних лапках! Тем, кто при команде «фас» быстрее других вгрызается в глотку своего ближнего!

— Ну, а тебе не стыдно будет той собаке в глаза глядеть? — не сдавался Камушев.

— Нисколько! Найдите мне сегодня сталинского палача, гордящегося своими наградами. Кто сегодня наденет ордена за освоение целины, которая, благодаря «руководящей и направляющей», родит сегодня только пыльные бури. А медали, как за строительство, так и за погребение Чернобыля из того же металла отчеканят! Они быстро потускнеют, потому, что проба слишком низка!

— А те парни, что здесь лежат, они тоже облучились? — спросила Татьяна. Воспользовавшись тем, что муж был занят разговором, она подложила в его тарелку пару ложек салата.

— Многие уже хватанули своего, у некоторых всё ещё впереди! — пояснил Безродный. — А вы знаете, почему люди пошли в зону? — спросил он, вновь обращаясь к Камушеву.

— Так же, как и все, заставили и пошли! Кого убедили, кого запугали! Что тут неясного, вместе ведь людей вербовали!

— Не совсем так! — возразил Безродный. — Я позже понял, почему нам так легко удалось сколотить бригаду!

Он выдержал паузу и произнес, разделяя каждое слово:

— Каждый из них в глубине души верил, что все их жертвы общество оплатит сполна! Если не им, то хотя бы их сиротам!

Они и сейчас наивно полагают, что общество оставит в своей памяти их имена! Нас с детства воспитывали на героизме революций и войн! И вот этот героизм и сыграл свою решающую роль! Но самое печальное, что завтра случится, так что общество их предаст! Плоды подвига ликвидаторов пожнут мошенники, инвалидов уберут с глаз долой, покойников запрячут втихаря, а победители приползут на своих костылях и станут в очередь за милостыней у кабинетов зажравшихся партчиновников! И это унижение станет страшным испытанием для очень многих!

— Володя, ты плохо думаешь о людях! — вставила реплику Татьяна.

— Танюша, милая, я никого не хочу обидеть! Я математик по складу своего ума, я считаю и множество раз пересчитываю варианты, прежде чем сделать выводы! Иногда мои прогнозы не сбываются, но это случается крайне редко!

Помолчали, каждый был занят своими мыслями. Женька прильнул к отцу. Как и всем детям его возраста ему хотелось быть в центре внимания, но сложившаяся обстановка мешала ему это сделать. Безродный время от времени заглядывал ему в лицо, прижимал его к себе покрепче и улыбался.

— Ты немного отстал от жизни, Володя! — нарушил молчание Камушев. — Пока ты здесь валялся, в стране началась перестройка! Она должна всё поставить на свои места!

— Телевизор–то я смотрю, Иваныч! — отозвался Безродный. — Только меня удивляет твоя вера в Горбачёва! Не плоды ли его «Ускорения» мы сейчас пожинаем?

— Всё течёт, всё изменяется, человек тоже!

— Человек, да, — согласился Безродный, — но не большевик! За семьдесят лет он ничуть не изменился! Вот когда мы из главного символа большевизма — мавзолея Ленина, сделаем общественный сортир, вот только тогда большевик изменится!

Татьяна испуганно взглянула на Камушева, прочитала на его лице вскипевшую ярость и перевела свой взгляд на Безродного.

— Зря ты так, Володя! — прошептала она.

— Почему же зря? — успокоился Безродный. Он понял, что по своей неосторожности, он нечаянно пролил ковш кипятка, на задремавшего было льва, и приготовился к отступлению.

— Мне кажется, что нам уже давно пора определиться, что же такое мавзолей! Это что, музей? А чучело в нём находящееся — экспонат? Ты бы согласился, Иванович, чтобы из твоего трупа вытряхнули потроха, засолили, набили живот опилками и выставили твою мумию на всеобщее обозрение? Я, например, нет! Более того, я бы не пожелал такой участи своему даже самому заклятому врагу! Меня ужасает то, что масса людей идёт на поклон к той мумии! Что ведёт тех людей? Простое любопытство? Но ведь это кощунство! И когда я вижу ту толпу некрофилов, что стоят в огромной очереди на подступах к мавзолею, мне хочется воскликнуть: товарищи, мы с вами извращенцы!