Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

— Нина Ефимовна, можно мы у вас посидим?

Учительница встрепенулась, точно свои думы с плеч сбросила, проговорила быстро-быстро:

— Конечно, конечно, Рома, посидите… Только как же вас дома найдут?

— Танька знает, где мы. Мы ей сказали, что к вам ушли…

Нина Ефимовна заходила по комнате, чайник на керогаз поставила, на стол собрала, ребятишек пригласила:

— Идите за стол, вы небось не ужинали?

— Ага, правда…

Ребятишки за стол уселись, оживленно загремели посудой. В это время и вошла в комнату Евдокия. Увидев сыновей, в ладоши хлопнула, проговорила радостно:

— Ну, слава богу, а то я с ног сбилась. — И, уже к Нине Ефимовне обращаясь, сказала: — Прогнали бы вы их домой, Нина Ефимовна, ходят, только хорошим людям надоедают…

— Ну, зачем вы так, Евдокия Лукьяновна? — только и нашлось у Нины Ефимовны. Она замолкла, на Евдокию смотрела настороженным взглядом, слов ее ждала, как приговора. И ребята на мать глядели молча, с тревогой. Наверное, и Евдокия эту тревогу уловила, проговорила тихо:

— Уехал Сережка. Не согласилась я, Нина Ефимовна, с ним на центральную усадьбу уехать, — и вздохнула.

— Раздумали? — спросила Нина Ефимовна.

— Ага, в самый последний момент, можно сказать.

— Наверное, плохо сделали?

— Нет, нет. Куда же я тронусь, если дети против? Видите, они вон, — она на ребятишек показала, — даже из родного дома убежали, только бы в чужую деревню не ехать. Правду говорят, где родился, там и сгодился.

— Вот вы об этом бы и Сережке сказали…

— Сережке теперь судьбу трудней ломать, у него своя семья. А мне жаль ребятишек стало — у них и жизни еще не было, а родины уже не будет. Что в памяти останется? Я ведь с чужой деревни в Одноличку замуж вышла, покойник муж сюда привез, по любви за ним оказалась, а все равно, как весна — так в сердце точно рана открывалась, хочу в родную деревню, и все тут. В первые годы убегу тайком, по деревенским улицам пройдусь — легче становится. Там у нас вал есть один насыпной, и по нему сирень посажена. Зацветет — вроде стена белая с фиолетовым отливом вспенилась. Глаз не могу оторвать. Конечно, не в одной сирени дело, надо глубже понимать, только без кусочка этой земли для меня бы жизни не было.

— Хорошо говорите как, Евдокия Лукьяновна! — воскликнула Нина Ефимовна.

— Вы уж простите меня, Нина Ефимовна. — Евдокия даже руку к груди прижала. — Наверное, от скуки, от забот разных с колеи свихнулась. Да только ребятишки на путь истинный наставили. У них хоть и короткий умишко, но иногда в точку бьет.

И Евдокия заторопилась домой.

Воскресным утром разбудил Нину Ефимовну зычный автомобильный гудок. Выглянув в окно, увидела она председательскую «Ниву», залепленную грязью, и председателя, Тараса Викторовича, грузного мужчину в сапогах, длинном несуразном пальто, шагающего к калитке.

Диковинно было наблюдать такую картину. Шесть лет как председательствует, а в школе первый раз.

Председатель долго шаркал ногами в коридоре о половик, натужно кашлял, наконец постучал в дверь. Нина Ефимовна успела платье накинуть, седые прядки расческой поправить, пошла навстречу.

— Вы уж извините, Нина Ефимовна, что в такую рань, — начал с порога Тарас Викторович. — В поле надо пораньше, на уборку кукурузы, и к вам решил заехать, спасибо сказать.

— За что же мне такая благодарность-то? — удивилась учительница.

— За Лыгину Евдокию. Она ведь, понимаете, совсем собралась из Однолички уходить. А мне из-за нее пришлось бы ферму переводить. Подумал-подумал — негде на центральной усадьбе овец размещать, а здесь уходчиков нет. Сами знаете… А сегодня к ней, Евдокии, заехал — она меня и обрадовала. Говорит, решила остаться. Я ее благодарить, а она в ответ: «Учительницу Нину Ефимовну благодарите, ребятишек моих. Они меня, глупую, образумили, не дали из родного гнезда вылететь».

— Так и сказала?

— Так и сказала. Так что, Нина Ефимовна, от правления вам спасибо. — И уже перед выходом повернулся, брови сдвинул дугой, сказал: — А дрова я вам завтра команду дам привезти…

— Да спасибо, Тарас Викторович, есть дрова.

— А вы топите жарче, чтобы, значит, ребятишки не мерзли…

За окном разыгрывался обычный день. На противоположном холме столбами восходили к небу белесые дымы Однолички. Нина Ефимовна прибиралась в комнате, гремела посудой, доставала самую лучшую скатерть, которую стелила только для гостей. На душе у нее был праздник.

Бабка Евдоха, а если по полному титулу — Евдокия Лукинична Скворцова, засобиралась в город к сыну. Была Евдоха, несмотря на свои семьдесят, еще крепкой, жилистой, даже теплая безрукавка не добавляла ей полноты, и лицо почти без морщин — так, три складочки на лбу, румянец на щеках полыхал, — правда, врачи говорили, оттого, что с сердцем у нее непорядок. Ну и пусть: «Смерть придет — помирать будем». Только волосы седые и напоминали о возрасте: зачесанные на прямой пробор, сверкали они чистым январским снегом. Даже и не верится, что были они когда-то чернее, чем у иной цыганки.

На подъем бабка была легкой, ездить любила, да вот у сына, наверное, лет десять не гостила. Так, «обыденкой», как она выражалась — то есть одним днем, — получалось. Уезжала утренним автобусом, к вечеру уже домой возвращалась, а на срок побольше нельзя — некому хозяйство, оставить. Оно хоть и невелико — коза Милка да здоровенный кот, большой лентяй, привереда — да как их оставишь, кому доверишь? Будут, бедные, маяться неприкаянными. Право слово, без хозяина товар — сирота! Сын давно зовет ее в город, квартира трехкомнатная почти пустая, о топке заботиться не надо, тепло, светло и мухи не кусают, только не прельщает ее житье городское. Она об этом и сыну заявила.

Этой осенью Евдокии повезло. На квартиру попросилась к ней Александра Петровна, учительница из восьмилетки. Александра Петровна — горожанка настоящая, всю жизнь в городской школе проработала, в Озерки специально приехала — до пенсии год. Зарплата у нее небольшая, а здесь, при недостатке учителей, хоть на две ставки иди. Александра Петровна семьей не обременена: дочь взрослая, замужем, живут уже много лет отдельно.

Евдокия жиличке страшно обрадовалась: надоело с котом да со стенами разговаривать, а тут живой человек. Была Александра Петровна общительной, любила песни, одним словом, с приездом учительницы необычное для бабки Евдохи веселье поселилось в доме, и теперь она ждала с нетерпением, когда учительница дела свои в школе закончит, домой припожалует. Научила бабка Евдокия Александру Петровну и козу доить. Правда, хоть и много было смеха: до чего же городские непрактичные, козу доить шла, как на муку смертную, ноги у нее подкашивались. Но ничего, научилась, дело это немудреное освоила, и теперь можно было бабке по гостям разъезжать хоть на неделю, хоть на две.