Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

— Ну а к примеру, если торговать нечем будет, тогда как?

— Машин наделаем — без вас обойдемся.

Вернулся Степан домой, и, видно, глубокой бороздой легла эта непочтительность в родительском сердце, если он до самой смерти на глаза сыновей не принимал. Правда, они и не очень надоедали, в год раз по обещанию на селе появлялись. И сейчас, после смерти отца, к матери только по праздникам наведываются.

А в соседнем доме у Кузнецовых свои проблемы. Два старика, как две подсохи, друг друга подпирают, чтобы жизнь дожить. Валерий, сын, не в пример Степановым шалопаям, — собранный парень, грамотный, с детских лет авиацией бредил. И добился своего, училище кончил. Но разве для него в Одноличке аэродром построишь?

…Евдокию отыскала Нина Ефимовна на огороде. Заметила учительница, что у женщин, много рожавших, не тускнеет красота и сила. Вот и Евдокия, хоть и горе ее ударило, ни дать ни взять красавица — роста высокого, глаза живые, черной ягодой, и румянец здоровый на щеках полыхает. Заулыбалась, увидев Нину Ефимовну, и заиграло лицо, как снежинками заискрилось.

— Никак к нам, Нина Ефимовна? Опять что-нибудь мои пострелята начепушили?

— Да нет, нет, Евдокия Лукьяновна, — успокоила Нина Ефимовна. — Все у нас в порядке.

— Ну и слава богу. А то я от них каждый день проказ жду. Уж больно непоседами растут. Вчера только отвернулась, а они босые на улицу выскочили, по листве, как мыши, голыми пятками шуршат. Закричала на них, а они рыжие мордочки свои скривили и смеются. Им смех, а матери горе. Заболеют, лечи их тогда…

— Да нет, Евдокия, ребята, по-моему, у вас послушные.

Искренне говорила Нина Ефимовна. В многодетных семьях дети, как березки в перелеске, один за одним тянутся и на серьезное баловство не способны, и черта есть общая — о младших заботиться. Евдокия на работе с утра до вечера — за овцами ухаживает, — а ребята одни, но в доме чисто, сыты всегда, отмытыми конопушками сверкают. На полном самообслуживании, что называется.

— Мне их послушать, Нина Ефимовна, — между тем говорила Евдокия, — терпенья большого стоит. Ведь я у них и за отца, и за мать. Хорошо, хоть дома помогают, да и в огороде, как саранча, копошатся. Немудреные помощники, да споры. И мне как солнышко ясное они светят. Не будь ребят — плюнула бы на все…

— Да вы и так, говорят, Одноличку покидаете?

— Уж и про это знаете? — Евдокия нарочито, вроде удивленно руками хлопнула, заулыбалась смущенно и без паузы, с горечью в голосе продолжала: — А вы что, не одобряете? Я долго размышляла, прежде чем на такое решиться. Бабьи сени, они, Нина Ефимовна, всегда раскрыты. А там с Сергеем вместе в одной каше будем вариться. Какой-никакой — мужик в доме. С ним вместе и ребят на крыло поставим.

— Хорошо ли думала, Евдокия?

— Да уж так думала, что и ночи не снятся. Проснусь, глаза открою, хоть коли их, и думаю, думаю… Вся моя жизнь, как в кино, перед глазами крутится. И жалко мне Одноличку до слез…

— Вот видите… А ребята как?

— Да и они, чувствую, переживают. И больше всего вас они жалеют.

— А меня почему?

— Говорят, Нина Ефимовна у нас добрая. Как она одна останется? Скучно ей будет, заплачет…

Тугим комком перехватило горло, но Нина Ефимовна лицо в сторону отвернула, волнение свое утихомирила, сказала вполголоса:

— Обо мне-то какой разговор, Евдокия? Я не маленькая, сама о себе позаботиться смогу. Я к тебе пришла поговорить о твоей семье. Уживешься под чужой крышей, нет?

— Да какая же она чужая, сыновья ведь? Свой своему поневоле рад…

Наверное, все-таки права Евдокия. Недаром говорят, что артелью и батьку бить можно. А Лыгины, они дружные, один за одного цепляются. И нечего ей, Нине Ефимовне, в чужие дела нос совать. Разберутся сами, как жить-поживать. Сейчас самое время подобру-поздорову домой отправляться.

Нина Ефимовна так и хотела поступить, и вдруг одна спасительная мысль как щелчком стукнула. Заговорила быстро, точно боялась — остановят, выговориться не дадут:

— А может быть, Евдокия Лукьяновна, объединим хозяйства? Сама знаешь — живу я одна, скука иконой в доме висит. Вместе оно легче жизнь одолевать. Пенсия у меня приличная, зарплата тоже. Детишек ваших на ноги поднимем. Ты не пойми, Евдокия, что за себя стараюсь. Мне-то хватит.

— Ой, Нина Ефимовна, зачем вам хомут такой?

— А я налегке по жизни и никогда не шла…

— Ну, спасибо тогда на приветном слове. У меня как-то на душе полегчало, только жалость мне эта не нужна. Сама справлюсь. — И Евдокия вдруг отвернулась, прикладывая концы платка к глазам.

Ночь наступила стремительно, точно в горах, плотной темнотой окутала сначала овраг, потом проглотила деревенские домики на противоположной стороне. От вечерней прохлады, потянувшей с полей, стало зябко, по спине побежала неприятная дрожь. Нина Ефимовна поднялась с крыльца, где она долго сидела, вернувшись от Лыгиных, прошла в комнату, щелкнула выключателем. И, точно на свет, кто-то робко постучал в дверь, зашуршал в коридоре, а потом на пороге выросли маленькие фигурки Ромки и Славки. Они тоже зябко поводили плечами, терли носы, смотрели на учительницу смущенными глазами.

— Случилось что-нибудь, ребята? — спросила Нина Ефимовна.

Мальчишки долго молчали, переступая с ноги на ногу, потом Славик проговорил глухо, как бы про себя:

— Сережка приехал…

— Ну и что?..

— Понимаете, Нина Ефимовна, — теперь в разговор вступил Ромка, опять своим тоненьким, точно птичьим, голоском начал выводить слова, — за нами он приехал…

— Так вы что, проститься прибежали? — с тревогой спросила Нина Ефимовна.

— Не-е… — Славик посмотрел на брата, точно попросил взглядом, чтоб и тот подтвердил его слова, — н-е, мы от него спрятались…

— А это-то еще зачем?

Ромка зашмыгал носом, часто заморгал, потом вытянул губы в ниточку и сказал глухо, уже не писклявым голосом, точно брату своему подражая:

— А мы, Нина Ефимовна, из Однолички никуда не поедем. Мы ему об этом сказали, а он ругаться на нас, дураки, говорит, серые, ничего не понимаете. Грозился ремнем нас отхлестать, потом мы со Славиком за дверь выскочили…

— Теперь-то что будет? — тихо спросила учительница.

— А мы не знаем… Небось Сережка сейчас искать нас побежит. Только мы не поедем, правда, Славик? Нам и в Одноличке неплохо.

Славик закивал головой, зажмурился, точно от удовольствия.

Нина Ефимовна ребят к дивану подтолкнула, усадила, головой закачала:

— Ну, ребята, заварили вы кашу…

Мальчишки сидели на диване чинно, по-взрослому, сложив руки на коленях, смотрели на учительницу. Они точно ждали помощи от нее, поддержки. Нина Ефимовна ловила эти тревожные взгляды, чувствовала, как холодный, липкий пот выступал на лопатках, становилось противно от своей беспомощности. Не от нее, а от Евдокии сейчас зависело, жить ребятишкам в Одноличке или уезжать, она одна сейчас решала этот вопрос, и было бы бестактно вмешиваться в исход этого решения. Ребятишки, наверное, и сами это понимали, хоть и глядели на Нину Ефимовну просительно, поэтому Ромка и вопрос задал: