Владимир Топорков - Щепоть крупной соли (сборник)

— Нет уж, с тобой я не поеду… — глухо сказал Мишка.

— А чего так? Обиделся, что ли? Ну и зря… Говорят, одна баба три года на базар обижалась, а он и без нее собирался.

— Вот, вот, правильно, они — Яскал, врачиха эта — потому и хапают, что такие вот, как ты, их поощряют, дают возможность карман набивать.

— Сам вот институт закончишь, неужели от себя деньги отбросишь? Она, Миша, нужда, денежку кует.

— Так вот ты чего от меня захотел? — закричал Мишка. — Чтоб и я, как эти барыги, стал? Не выйдет. Меня в школе по совести жить учили, и ни в какой институт я не поеду. Свой выбор сделал.

— Какой же, Миша? — вроде ласково спросил дед.

— Дома я остаюсь, трактористом работать буду до армии, а там посмотрим…

Дед сразу окаменел, даже руками бросил махать, часто-часто моргал, потом прорычал:

— Ты что ж, подлец, меня в трату вводишь, а? Можно сказать, на корню подрываешь… А трактористом поработай, поработай, может быть, поумнеешь… Ум через пот быстрее покрепчает…

Дед повернулся, зашагал к повозке. Но шел как-то неуверенно, покачиваясь, будто пьяный, и спина его, как под тяжелой ношей, сгорбилась.

А Мишка, круто забрав влево, вышел на середину улицы и быстро зашагал в сторону дома.

— А теперь, дети, запишите домашнее задание… — Нина Ефимовна энергично тряхнула седыми прядками, застучала мелом по доске.

Привычка смотреть не на доску, а на своих учеников, писать, почти не глядя, выработалась годами — мало ли что могут выкинуть проказники, за ними глаз да глаз. Но теперь в этом нужды не было. Над партами торчит только три головы, рыжие как огонь, с оттопыренными ушами, с конопатыми личиками. На казенном языке это называется «контингент учащихся», а для Нины Ефимовны трое ребятишек, трое Лыгиных, и были тем главным смыслом, на котором держалась ее работа, а может быть, и жизнь.

— А нам, Нина Ефимовна, — сказала третьеклассница Таня Лыгина, — уроки учить в понедельник не надо…

— Почему? — удивилась учительница.

— Мама сказала, к брату, к Сережке, поедем. — Таня сморщилась, зашмыгала носом, потом добавила: — Мы, может быть, и совсем к нему переедем…

— Как совсем? — У Нины Ефимовны замерла на полуслове рука с мелом.

— Мама говорит, жить вместях будем…

Младший Лыгин, первоклассник Ромка, дернул сестренку за рукав, писклявым голосом поправил:

— Не вместях, а вместе, ты, Танька, всегда слова коверкаешь, — и захихикал. В тон ему засмеялся и другой брат Тани, Славик. Были они с Ромкой близнецы.

— Значит, уезжаете? — тихо спросила учительница.

— Ага, уезжаем, — ответила Таня. — Правда, мама не хочет, жалко ей нашу Одноличку, говорит, здесь жизнь начиналась, здесь и кончаться должна…

— Так пусть не едет в таком случае…

— Ага, не едет! А как жить одним? Мужики-то у нас вон только растут… — Она показала на Ромку со Славкой.

Уроки закончились рано, к полудню, и Нина Ефимовна осталась одна со своими грустными мыслями. Обычно день у нее проходил на двух скоростях: с утра — в быстром темпе. Надо себя привести в порядок, завтрак немудреный сготовить, подготовиться к занятиям, а там и в школу. А во второй половине дня время текло, как замедленные кадры в кино. Заботы отступали, и казалось, что жизнь остановилась. Тогда Нина Ефимовна садилась к окну, придвигала к себе тетради, думала.

Улица деревни, на которой жила учительница, серпантином извивалась вдоль крутого оврага. Говорят, что когда-то текла здесь с водораздела мелкая, но бурная речушка Любашовка, но запали глубоко в землю родники, и только изломы берегов напоминали теперь о реке. Иногда Нине Ефимовне думалось, что вот так же и деревня Одноличка постепенно оскудевает — с каждым годом все меньше становится жителей в ней.

Аккуратные домишки, словно снегири зимой, сгрудились на одном косогоре. Только школа особняком стояла на другой, пологой, стороне оврага. Еще пять лет назад к ней, как ручейки весной, сбегались с холмов тропки, а теперь они зарастали муравой.

Какой-то остряк прозвал школу «лыгинским университетом». В последние годы школа и в самом деле на семействе Лыгиных держалась. Владимир Семенович, заведующий районо, спрашивал:

— Ну, товарищ Синицына, как лыгинцы, держатся? В городах сейчас люди репетиторов нанимают, а вы вроде у семейства Лыгиных гувернантка. Одним словом, мадемуазель Синицына. — И раскатисто хохотал. Потом переходил на серьезный тон: — Может быть, закроем школу, Нина Ефимовна? Меня уже районные финансисты за горло берут. Им ваша школа — одни убытки сплошные. Посудите сами — учеников горстка, а им учительница персональная, уборщица, топливо — все в копеечку влетает…

— А с Одноличкой как поступить? Тоже закрыть?

— Деревня другое дело. Меня школа беспокоит. Переведем вас в Новиково — там контингент приличный, квартиру дадим, а, Нина Ефимовна?

— Нет, Владимир Семенович, видно, здесь умирать буду. Пенсию мне платят, а остальное как-нибудь само приложится…

Последний раз Владимир Семенович начал без шутки:

— Вот что, Нина Ефимовна, решение мы сейчас готовим — закрыть школу. Вам же самой лучше будет. А Лыгиных переведем в Новиково. Там интернат хороший, будут жить вместе. И вас тоже туда направим. Хотите — предметницей, хотите — в группе продленного дня воспитателем.

Нина Ефимовна горько усмехнулась, сказала со вздохом:

— Школу можете закрыть, Владимир Семенович, ваше право. А я отсюда никуда не поеду. Лыгинских ребятишек я и бесплатно учить буду, если они захотят. Поздно мне пристанище менять…

До первого сентября Нина Ефимовна жила в тревоге. А если действительно школу закроют, что ей тогда делать? Хозяйства у Нины Ефимовны никакого. Были, правда, куры, но в последнее время Нина Ефимовна вынуждена была наполовину поголовье сократить: курица, она зернышко любит, а где его взять? К председателю колхозному идти на поклон — долгая басня, да и самое главное — пустые эти хлопоты. Даже для школы нужного не выпросишь. Года два назад просила для школы машину — дрова привезти. Председатель сказал, как ножом отрезал, категорично:

— У меня своих забот не расхлебать, а тут еще ваши дрова. Машины каждое утро делишь — все дырки не заткнешь.

Нина Ефимовна пыталась вразумить, что школа — это, если глубоко смотреть, тоже председательское дело, без людей он, как полководец без армии, вон сколько на этот счет постановлений вышло, но председатель только махнул рукой и заспешил из кабинета.

Вот и беспокоила Нину Ефимовну реальная теперь возможность без дел оказаться. Летом еще куда ни шло, можно занятие найти на целый день, в лес уйти. А зимой, как ватой поля окутает, тоска несусветная. Глянешь с горки — от белого снега такая резь в глазах появляется, будто целый день на сварку глядела.