Василий Клепцов - Время и судьи без грима

Кузнецов помолчал немного.

— Борис Викторович, этой женщине, — спокойно сказал он, — при жизни надо бы поставить памятник, как великомученице. А будь моя власть, я бы за этот поступок не только ее не судил, а наградил бы ее орденом за мужество. Судить надо было работников милиции этого района за бездействие. К тому же, Борис Викторович, и статья, по которой она признана виновной, предусматривает не расстрел, а один год исправительных работ по месту работы за убийство, совершенное в состоянии сильного душевного волнения, вызванного неправомерными действиями самого потерпевшего.

— Василий Федорович, — обратился Дьяконов к прокурору области, — Вам известно это дело, о котором мы ведем речь?

— Конечно, известно, и Владимир Владимирович Вас информирует по нему совершенно правильно.

— А где же Артамонов? — обратился Дьяконов к Упрямову.

— Он в прокуратуре, я его на беседу к Вам не приглашал. Вы мне поручали вызвать только руководителей административных органов, — ответил Упрямов, стараясь при этом не смотреть ни на Кузнецова, ни на Федорова.

Упрямов понял, что с примером женщины-убийцы они с Артамоновым переборщили, и тут же решил исправить положение.

— Борис Викторович, но там в записке приводится целый ряд примеров вопиющего либерализма, допускаемого президиумом крайсуда по протестам самого Кузнецова.

— А что Вы можете на это ответить? — обратился Дьяконов к Кузнецову.

— Я, Борис Викторович, записку, о которой идет речь, не читал, — сказал Кузнецов, — и причину, по которой Вы меня пригласили к себе, узнал два часа назад из случайного разговора с Федоровым. Он мне сказал, что в записке его зама упоминается дело так называемого хулигана Санина, дело, о котором был в газете фельетон «Врачи-убийцы», и дело многодетной цыганки о гадании и обмане граждан. По всем этим делам были протесты прокуратуры края в Верховный суд РСФСР, по двум из них протесты были сняты прокуратурой РСФСР, а по одному из этих дел протест был отклонен Верховным судом РСФСР.

В отношении Санина, хулигана в кавычках, я принес показать Вам письмо от министра авиации СССР, которое подтверждает, что после освобождения из-под стражи Санин совершил, можно сказать, подвиг, за что министр наградил его именными золотыми часами.

Кузнецов письмо министра авиации СССР и постановление президиума крайсуда по делу Санина положил на стол Дьяконова.

Первый секретарь долго перелистывал эти бумажки, заглядывая при этом в справку зам. прокурора, а затем, обращаясь к Упрямову, спросил его:

— Вы лично материалы, о которых пишет Артамонов, читали?

— Нет, Борис Викторович, не читал.

— А почему Вы, — продолжал, Дьяконов, — не показали записку на мое имя Кузнецову и не предупредили его, зачем он приглашен ко мне на беседу?

Ответа со стороны Упрямова не последовало, он стоял упершись взглядом в пол.

— Вот что я Вам скажу, товарищ Упрямов, и передайте это Артамонову: людей судить — не дрова рубить, с плеча нельзя дела решать, тут нужна не столько физическая, сколько большая духовная сила.

Через некоторое время Упрямов был освобожден от занимаемой должности и уволен из крайкома партии, а спустя некоторое время такая же участь постигла и Артамонова.

Кузнецов, существенно обновив состав краевого суда, вынужден был первое время поручать рассмотрение сложных уголовных дел первой инстанции молодым специалистам. Он хорошо помнил, как в Сибирском областном суде председатель суда Жаков смело доверял такую работу ему и судье Бортненко, когда им было всего по 26 лет. Они оба вскоре приобрели необходимый опыт.

Кузнецов знал о большом желании способного и самолюбивого, недавно избранного членом суда консультанта Портнова скорее самостоятельно начать рассмотрение дел первой инстанции в качестве председательствующего суда. И он ему такую возможность предоставил: поручил рассматривать дело об убийстве бывшего начальника отдела Министерства геологии СССР Самойлова.

Из дела было ясно, что Самойлов был страстным рыболовом и охотником. К этому он пристрастился еще с детства, которое провел в далекой деревушке на берегу могучей реки Северной. Видимо, в определенной мере эта страсть и повлияла на выбор им профессии геолога. В составе геологоразведочных партий он прошел по сибирской тайге и по болотам Севера многие сотни километров. Самойлов был человеком трудолюбивым, трезвым, честным и порядочным, поэтому постоянно поднимался вверх по служебной лестнице.

К тому времени, о котором пойдет речь, он руководил одним из ведущих отделов союзного министерства. Но охота, говорят, хуже неволи. Поэтому свой отпуск Самойлов делил на части и два-три раза в году ездил на охоту. С приближением весны он на недельку-полторы уезжал в Северореченский край, в места, где на реках и озерах был хороший подледный лов, другую часть отпуска проводил в Астраханской области, в низовьях реки Волги.

В последних числах апреля 1965 года Самойлов по установившейся традиции снова поехал в Северореченский край на одно из больших озер. В это время года на озере лед был еще крепкий и рыба, оживившись с приближением весны, ловилась хорошо. На берегу озера стоял неизвестно когда и кем построенный охотничий домик. Хотя и много порой набивалось рыбаков и охотников в этот дом, но места всем хватало, если и не поспать на нарах, то хотя бы посидеть в тепле.

Когда в конце дня Самойлов переступил порог этого дома, там уже было много народа. Просидев целый день над лунками, рыбаки варили в ведрах рыбу на огромной буржуйке, сделанной из двухсотлитровой бочки. Наиболее нетерпеливые из них, не дожидаясь ухи, уже распечатали бутылки, привезенные из дома, и согревали себя спиртными напитками.

На Самойлова, как только он зашел в дом, обратили внимание все, кто там находился. Во-первых, потому, что он никому из них не был знаком ранее, а во-вторых, из-за его внешнего вида. Как потом рассказывали рыбаки, находившиеся в домике, к ним зашел высокий, подтянутый, на вид лет 50, хорошо одетый в смысле охотничьего снаряжения человек. На нем была ладно сшитая куртка, покрытая непромокаемым материалом и подбитая изнутри мехом. Резиновые высокие сапоги с отворотами тоже отделаны внутри каким-то теплым материалом, рюкзак с множеством карманчиков на молнии. Действительно, вся эта экипировка была импортная и приобретена Самойловым в разное время за рубежом специально для охоты в осенне-весенний период. Отечественного производства на Самойлове была лишь ондатровая шапка, купить которую в те времена было не так-то просто.

Но больше всего охотники и рыбаки заинтересовались ружьем Самойлова. Оно было очень необычное, трехствольное, причем третий ствол небольшого калибра был нарезной. В ложе ружья, как потом пояснили свидетели, была вмонтирована легкая металлическая двунога, которая легко откидывалась и давала возможность стрелявшему иметь упор. На стволе ружья при необходимости устанавливался бинокль. Он был необходим, по словам Самойлова, для стрельбы из нарезного ствола по дальним целям, например, при охоте на оленя.