Василий Клепцов - Время и судьи без грима

Более тщательный допрос в суде свидетелей Уманова и Ветлухина, которые первыми оказались на месте пожара, показал, что протокол осмотра места происшествия, составленный следователем, мягко говоря, неточен. На месте пожара не было останков погибшего человека, как это было нарисовано в протоколе у следователя, труп сгорел весь без остатка. Однако в пепле и углях они обнаружили горку костей черепа, ног и рук. Так могло быть, если бы человек сгорел не лежа, а стоя на ногах.

Пришлось вызывать в суд следователя и допрашивать его по этому поводу в качестве свидетеля. Оказалось, что Уманов и Ветлухин говорят правду, а следователь, по его словам, в протоколе осмотра места пожара отразил со слов свидетелей место, где ночевал Самойлов в охотничьем домике. Все эти неясные, с точки зрения здравого смысла, вопросы и были поставлены перед пожарно-технической экспертизой для заключения. Именно она расставила все точки над «i», устранила неясности. Отвечая на эти вопросы, эксперт категорически утверждал, что труп Самойлова мог сгореть без остатка, а кости погибшего оказаться в кучке только в случае, если он был расчленен, уложен в штабель вперемешку с дровами и облит большим количеством горючего вещества, например солярки. Если бы в этот костер попал рюкзак Самойлова, то дюралевое его основание тоже расплавилось бы. А поскольку рюкзак находился в стороне от костра, где температура при пожаре была значительно меньше, то дюраль не расплавился.

Суд с учетом полученных доказательств направил дело по обвинению Топорковича на дополнительное расследование, поставив вопрос о необходимости проверки данных личности обвиняемого и предъявления ему обвинения по статье Уголовного кодекса, предусматривавшей ответственность за умышленное убийство из корыстных побуждений. Выслушав определение суда, Топоркович, зло посмотрев на свидетеля Пасечного и обращаясь к нему, процедил сквозь зубы: «Сколько бы я ни отсидел, я все равно тебя, гнида, найду и раздавлю, как червяка».

При доследовании дела выяснилось, что настоящее имя Топорковича Леонид, а не Алексей и год рождения его 1920, а не 1930, как значилось в паспорте. В отношении Топорковича Леонида Марковича, 1920 года рождения, еще в 1944 году было возбуждено уголовное дело по обвинению в измене Родине и участии в расстреле партизан и многих мирных жителей в Белоруссии. Все эти годы он находился в розыске. Топоркович не стал ждать приговора суда, он повесился в тюрьме, сделав веревку из полосок одежды.

Портнов, получив эти сведения от органов следствия, направил Пасечному теплое письмо, поблагодарил его за честный поступок и просил не бояться угрозы Топорковича, который сам себе за свои злодеяния вынес смертный приговор и сам же привел его в исполнение. За инициативу в работе, умелое и грамотное рассмотрение сложного дела Кузнецов объявил приказом благодарность Портнову, и этот приказ был доведен до сведения всех судей края.

Руководство краевого суда того времени по итогам работы за год всегда проводило совещания и семинары со всеми судьями края, и каждый раз лучших председателей судов и народных судей награждали подарками. Обсуждая однажды вопрос, чем бы наградить одного из лучших председателей судов Тетерева, член суда Нина Трофимовна Галактионова сказала: «А вы знаете, в семье Тетерева только что появился на свет третий ребенок, давайте купим ему детскую коляску и комплект детского приданого». Предложение всем понравилось. И когда после совещания был зачитан приказ, а автор предложения выкатила в зал из совещательной комнаты коляску с горой детского приданого, у мужественного Тетерева на глазах появились слезы. «Дорогие товарищи, — сказал он, — честное слово, лучше работать я уже не могу, а вы таким вниманием ко мне побуждаете меня трудиться все больше и больше».

Валентин Михайлович Тетерев всю войну, будучи подростком, провел в блокадном Ленинграде и лишился там кистей обеих рук. Но это не помешало ему с отличием закончить юридический факультет Ленинградского госуниверситета и выбрать работу, где требовалось ежедневно писать от руки приговоры или решения. Он на это никогда не жаловался и на всю жизнь остался верен выбранному пути.

Спустя тридцать лет после тех событий, о которых идет речь, руководство Северореченского краевого суда пригласило как-то к себе в гости судей разных поколений, работавших в крае. Во время официального обеда заместитель председателя крайсуда Кухарева, находившаяся уже на заслуженном отдыхе, подошла к столу, за которым сидел председатель одного из областных судов средней полосы России, и, обращаясь к нему, сказала:

— Михаил Михайлович, ты уж извини меня, старого человека, за то, что я в свое время не щадила ни себя, ни вас, судей. Я ведь не забыла, как ты однажды от переутомления на работе упал в обморок.

— Нет, Зинаида Викторовна, мне Ваша школа работы помогала всю жизнь, а Ваше трудолюбие служило для меня примером, — ответил ей этот уважаемый и ставший известным всем судьям России юрист.

Другой судья, работавший в Северореченском краевом суде, впоследствии стал прокурором области, третий — начальником управления, членом коллегии Министерства юстиции РФ, четвертый — членом Верховного суда РФ. И эти люди не исключение, многие судебные работники Северореченского края стали заслуженными юристами Республики, имеют правительственные награды.

Кузнецов, принявший в этой встрече участие, порадовался тому, что существовавшие в суде традиции с успехом продолжают новые поколения судей. Сознание того, что в этом есть и частичка его труда, наполнило его сердце гордостью.

В советское время на бытовом уровне под «делами звонковыми», или «телефонным правом», имелось в виду вмешательство партийных органов в судебную деятельность.

В «Законе о судоустройстве» тех лет было записано, что судьи независимы и подчиняются только закону. Это означало, что никакое должностное лицо не имело права давать какие-либо установки судье, как следует рассмотреть ему то или иное дело. Но, к сожалению, такие факты в жизни встречались. Кузнецов, разбирая как-то очередную папку жалоб, поступивших на его имя, обратил внимание на письмо от учительницы Трудолюбовой, которая работала в одной из районных школ края, написанное в «Учительскую газету». В письме она просила защитить от гонения райкома партии не ее, а председателя районного народного суда Лебедихина. В письме сообщалось, что Лебедихину райком партии объявил выговор за то, что суд восстановил ее на работе учителем.

«Невероятно, — подумал Кузнецов, — человека незаконно уволили с работы, суд разобрался в этом, восстановил справедливость, и вдруг вмешивается райком партии и выносит взыскание судье».