Николаи Жернаков - Бессонница

— Выполнять, говоришь? — спросил лейтенант, рассматривая Букова, точно до этого он не знал, зачем лежит под деревенькой в снегу.

Солдат ничего не ответил, поняв, очевидно, что командир относит этот вопрос больше к себе, чем к нему.

А тому вспомнилась почему-то легкая и в то же время твердая походка связного. Будто он не чувствовал вещмешка за плечами, словно не давили ему на бедра диски с патронами от автомата.

Сейчас этот солдат напомнил о воинском долге, да каким голосом! Суров должен был признаться, что и он при этом весь внутренне подтянулся.

Январский день доживал минуты. Это было видно и по тому, как присмирела поземка, и чувствовалось по окрепшему морозу и по тому, как едва заметно мерцал перед наступлением сумерек снег.

Гитлеровцы выжидающе замолчали. И солдаты лежали на изодранной, испачканной пороховой гарью снежной простыне, не подавая никаких признаков жизни.

Буков, отогревая руки, запихал их в рукава полушубка и, близко присунувшись к лейтенанту, спросил:

— На кой черт фрицу эта Горбатовка? Чего он за нее цепляется, товарищ лейтенант, ровно кобель за кусок мяса?

Суров покачал головой.

— Цепляется и прав. А как ты думал? Это ж высота! Да еще вперед высунулась… Из-за нее, проклятой, мы и шагу дальше не можем ступить! — Он тяжело вздохнул. — Ты прав: об отходе не может быть и речи. Взять! Иного выхода нет. Только как взять? Вот вопрос.

Лейтенант долго смотрел вперед, раздумчиво бормоча как бы про себя: «Вот если бы ликвидировать тот крайний пулемет, во-о-н, что у баньки… Из-под нее шуруют, вся рота на мушке. Заморозит он, дьявол, ребят!»

И Буков посмотрел на мирную баньку. И всего-то до нее шагов пятьдесят. Она одиноко стояла на холмике впереди изб, точно часовой. Однако солдат не обнаруживал в ней ничего, что намекало бы на пулемет.

— Не туда смотришь. Они тоже не дураки — в самой бане сидеть. Левей смотри: видишь бугорок? Там дзот.

В этот миг из далекого тылового перелеска, с КП батальона, вновь вызмеились в небо ракеты: две красные и одна зеленая. Вслед за ракетами в сторону Горбатовки, завывая, понеслись тяжелые мины. Их было немного, этих мин. В стремительном наступлении снабжение отставало. Но командование шло на крайность: Горбатовка должна быть взята к исходу дня.

— Ого! — словно удивился Буков, следя вдруг тревожно заблестевшими глазами, как гаснут в морозном воздухе огненные хвосты. — И красная в ход пошла!

И тут что-то зловеще прошелестело у них над головами и разметало баньку. Взрыва они даже не услышали. Снова, сопротивляясь мине, зашелестел воздух, и взметнулось проволочное заграждение. В нем чуть поодаль от лежащих, как раз против пулеметного гнезда гитлеровцев, обнаружилась брешь. И все. Минометная помощь кончилась. Лейтенант знал, что надо делать теперь. Он уже взял в руку гранату и, пружинисто напрягаясь, хотел вскочить, но… Он никогда впоследствии не мог охватить мыслью всю сложность и простоту того, что случилось вслед за этим. Буков вдруг приподнялся на локте, сунул руку за пазуху и, вытащив поношенный кожаный бумажник, схваченный резинкой, пихнул его в руку командиру.

— Тут и адрес, и все… — сказал он быстро, как человек, которому до крайности некогда. — В случае чего, так уж вы того, товарищ лейтенант. Ну, мало ли, бывает…

И прежде чем командир взвода осознал, что Буков хочет сделать то же самое, что и ему только секунду назад пришло в голову, связной вскочил, с непостижимой быстротой добежал до бреши в заграждении, одну за другой бросил две гранаты в сторону дзота, проскочил за проволочное заграждение и взмахнул снова гранатой. Но не бросил… В дзоте торопливо бормотнул пулемет, граната выпала из руки и взорвалась. Солдат упал. Черная щель амбразуры скрылась за бугром его полушубка, и пулемет смолк.

Суров вскочил, забывая, что и его могут срезать, как срезали только что Букова, и увидел: из амбразуры высунулся длинный шест, видно, немцы пытались оттолкнуть Букова в сторону, однако шест был короток.

«Ага!» — в какие-то доли секунды злорадно подумал лейтенант и бросился в брешь, к дзоту — молчаливому, но жуткому скрытой в нем уничтожающей силой. За ним побежали солдаты.

— За Родину! Ура-а-а!

С прозорливостью, какая может прийти только в минуту крайней опасности, он определял все, что должен был делать. Он первый подбежал к дзоту, бросил гранату в амбразуру, в черный глазок пулемета. В это время его обогнал солдат. Парень спрыгнул в окоп и в упор выпустил очередь из автомата в гитлеровца, не успевшего скрыться за поворотом.

Лейтенант с радостью ощутил, что его порыв передался солдатам. Они бежали вперед, и непрерывный яростный крик «ура!» звучал над полем. А лейтенант, глядя на убегающих фашистов, кричал:

— Так им, гадам, так им, сволочам!

Горбатовка была взята к исходу дня. Суров стоял перед комбатом в одном из домишек, где только что были враги. Комбат, совсем молоденький, полнощекий и румяный с мороза капитан, говорил ему: «Спасибо, молодец!» Но тот еще плохо воспринимал простые человеческие слова, он все прислушивался к тому, что делается на улице. Постепенно выстрелы затихали. Суров тогда лишь почувствовал боль в плече, когда комбат ткнул пальцем в красное пятно на рукаве его полушубка.

— Кость цела?

Лейтенант помахал рукой и сжал кулак, словно удивляясь, что у него могла быть перебита кость.

— Ну и хорошо. Перевяжись и принимай роту.

— Как роту? А…

Комбат отвернулся и некоторое время глядел в оконный без стекол переплет.

— Не один ты, Суров, брал Горбатовку… И, словно вспомнив, как дорого время, сказал стоящему рядом солдату: — Веди лейтенанта в роту. И вот что: останешься у него связным от батальона.

По дороге в роту лейтенант вдруг так ярко, будто ему показали это со стороны, увидел своего Букова: и у себя под боком в воронке, когда Буков передавал ему замасленный бумажник, и рвущего с пояса гранаты там, у амбразуры дзота. Лейтенант разом остановился, сунул руку в карман:

— Да, постой-ка…

Он вынул самодельный бумажник, достал из него фотокарточку, на которой виднелось бледное изображение группы людей, и некоторое время смотрел на нее. Наконец положил ее обратно.

— Вот, — сказал он, передавая бумажник связному. — Отправляйся в первый взвод, скажешь от меня командиру… Чтоб он живого или мертвого разыскал Букова и… доложил мне сейчас же. КП я уж сам как-нибудь найду.

— Есть!

Солдат ушел. Суров на минуту обессиленно оперся спиной об угол избы и закрыл глаза. И еще раз глянули на него с фотокарточки, лежавшей в бумажнике, скуластый молодой человек в простой косоворотке, большеглазая женщина с гладко зачесанными к затылку волосами и четверо ребят, прилепившихся к коленям отца и материнской юбке. Лица у всей группы были неестественно напряжены, скованы вниманием. Казалось невероятным, что этот безмятежно мирный труженик и есть тот самый Буков, который своей волей погасил пулемет врага.