Иржи Швейда - Авария

Здена упорно молчала. Он перенес приготовленные узлы в машину, потом взял колясочку, все это без слов, молча (стану я навязываться!), наконец усадил Здену с Дитой на заднее сиденье и осторожно выехал на шоссе. Он внимательно смотрел на проезжую часть перед собой, иногда взглядывал на зеркальце заднего обзора, видел Здену и спящую Дитунку и каждый раз переживал сожаление. Сожаление, что не скоро теперь их увидит, что не скоро теперь разбудят его Дитины пальчики, щекочущие уши или нос, и что кроватка ее надолго опустеет. Казалось, он что-то теряет. Но ведь это Зденина идея — уехать чуть не на два месяца к родителям. Если она разумная женщина, она должна подумать о том, что я не смогу там с ними остаться. Ну ничего, я ее за все вознагражу. За все, потому что через два месяца у меня будут для этого необходимые средства.

Так и проехали в полном молчании почти сто километров, только время от времени Камил спрашивал, тепло там сзади или холодно, Здена односложно отвечала «да» или «нет» и при этом вздыхала. Выбравшись из лабиринта пражских улиц, они наконец остановились перед домиком Разловых.

— Вы будете спать наверху, — распорядилась мать, едва они успели поздороваться, и бросилась в спальню за перинами.

— А я принесу винца, — причмокнул губами отец.

Они остались одни. Здена раздела Диту и просительно посмотрела на Камила.

— Неужели ты не останешься с нами хотя бы до завтра?

Камил подошел к окну, с озабоченным видом выглянул во двор, потом столь же озабоченно посмотрел на часы и поджал губы.

— Нет, завтра утром я должен быть на заводе. — Он отрицательно покачал головой. — Тогда мне придется выехать самое позднее в пять утра…

— Но что случится, если ты приедешь на два часа позже?

— Конечно, ничего не случится. Но пойми, я не могу себе этого позволить. Я приеду к вам на следующей неделе.

Она резко выпрямилась.

— Знаешь что? Можешь не приезжать. Умолять не стану.

— Черт побери, — иронически присвистнул Камил. — Наивное детское воспоминание? Вернулась восходящая звезда Ходова…

— Болтун! — Устало вздохнув, Здена кивнула головой на плиту. — Вскипяти лучше чай для Дитунки, — сказала она. Видя, что Камил не двинулся с места, добавила раздраженно: — Будь так любезен.

В маленькой прихожей зашаркали шаги, Камил поставил чайник на плиту. В кухоньку вошел отец, неся пузатую бутыль с красной домашней наливкой. Ополоснув хрустальные бокальчики, он расставил их на столе и наполнил вином.

— Иди попробуй. Смородиновая, — пригласил он Камила.

— Спасибо, не могу, я поведу машину, — извинился Камил.

— Ты сегодня еще куда-то едешь? — Отец непонимающе посмотрел на Камила, потом перевел взгляд на Здену и растерянно опустил глаза. — Ну, в другой раз, ладно… Его всегда полный погреб…

— Камил скоро поедет, у него дома много работы, — сказала Здена и выразительно посмотрела на Камила.

Очень благодарен, закипая злобой, подумал Камил, заварил чай и сел за стол. Вот так и уехать? В таком настроении? На дворе темнело. Первый весенний день был короток, и принес он одно разочарование.

Чувствовалась какая-то натянутость. Камил встал, подошел к окну и выглянул во двор.

— Пора. — Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

— Может, поужинаешь, а? — спросила мать.

— Спасибо, правда, я не голоден. — Он замотал головой и пошел в прихожую одеваться.

Отпер дверцу машины и еще раз взглянул на домик. Все четверо стояли у ворот и смущенно улыбались. Собственно говоря, не все. Дитунка собиралась заплакать и тянула к нему ручки.

С Дитункой на руках Здена подошла к машине.

— Будь осторожен, Камил.

Это было поражение. Горнист, труби отступление. Но сейчас сентиментальность была бы неуместна.

— Спокойной ночи, — сказал Камил, поцеловал Здену и Дитунку и, захлестнутый неожиданной горячей волной, скорее свалился, чем сел в машину.

— Помаши папе ручкой, — сказала Здена, и Дитунка подняла ручку, чтобы помахать папе, — самый трогательный жест, которым прощаются только дети.

Камил с трудом овладел собой, ему хотелось выскочить из машины. Но это было бы ложным шагом. Легче проститься один раз, чем каждый день целых шесть недель. А если б я уходил в армию? Я же не навек уезжаю.

Оказывается, как трудно включить скорость и медленно удалиться. Позади сереет еще силуэт тех двух, словно образ нежности и печали. Камил повернулся вперед и включил фары. Из-за приборной доски торчал листок с многозначительной надписью: «Папа, будь осторожен. Возвращайся к нам. Дитунка и мама». Вот оно, одиночество. То, к чему он так стремился, не сулило утешения. Хотелось реветь. Развернуться на ближайшем перекрестке и поехать назад. Утром даже прощаться легче и естественнее. Встать и будто уйти на работу, на две недели.

Стрелка спидометра ползла вверх. Сто десять. Он прибавил газу и пристегнул ремень безопасности. Его охватил страх — вдруг он никогда их не увидит? Глупый страх, убеждал он самого себя. Почему никогда не увижу? Стрелка держалась на отметке сто километров. Больше не отпущу ее одну, решил он. И за все вознагражу. За все.

В среду после обеда он приступил к работе. Расположившись в отцовском гараже, достал инструменты и за два часа из двух неисправных собрал один приличный насос. Проволочной щеткой отодрал остатки краски и ржавчину и заботливо, как реставратор, покрасил кожух. Основание черным, гармошку желтым, а контрольную стрелку на скобе крышки красным.

Получилось очень эффектно. Даже новый насос выглядит не лучше. К пятнице тут будут стоять все три. Взволнованно и удовлетворенно он разглядывал дело рук своих, и пятница показалась ему невероятно далекой. Удовлетворение сменилось нетерпением. До утра можно было бы сделать все три. Девять тысяч за полдня и ночь. Фантастика. Но время неумолимо.

В баре, несмотря на будний день, было полно народу. Музыканты уже сидели за своими пюпитрами, а руководитель ансамбля нетерпеливо и укоризненно поглядывал на часы, висевшие над двустворчатыми дверьми. Без двух восемь. Камил плюхнулся на свой стул и перелистал ноты.

— Первый, пятый, девятый. — Капельмейстер сообщил ему порядок исполнения пьес и ультимативно добавил: — Приходить нужно раньше. Оркестр начинает в семь сорок пять. Мне не хотелось бы напоминать об этом дважды.

Камил пожал плечами. Он не привык, чтобы с ним разговаривали таким тоном. Посмотрел бы я на тебя на производстве, мстительно подумал он, хорошо бы выяснить, где этот парень работает.

Возможно, причина была в перенесенном унижении, но музыка показалась Камилу отвратительной. Музыкальная поденщина. Жалкая аранжировка уже давно заигранных мелодий. Наверно, их можно играть только ради денег. Шестьдесят минут тянулись невероятно долго, в это время никто не смел покинуть миниатюрную эстраду, ибо таков был приказ руководителя ансамбля; наконец объявили перерыв.