Николай Коняев - Марсиане (сборник)

— Так ведь у них беда такая… — нерешительно проговорила Клавдия. — Ведь такое у них там, что без вещей уезжать приходилось, и с ребенками, и со стариками… Ведь и вправду им трудно без помощи.

— Вот государство пусть и помогает! — перестав улыбаться, ответил Колян. — А с меня тянуть нечего. Мне никто не помогал…

— Так–то оно так… — сказал дедка Вася. — У государства, конечно, на многое средства имеются… Богатое оно у нас.

— Чай–то, мужики, сразу пить будете или как? — спросила Клавдия, оглядывая стол.

— Или как… — ответил Федор, разливая остаток водки. — Выпьем сейчас и покурим пойдем.

Вечер был теплый и ясный…

Уже стемнело, и крупные звезды высыпались на небо, великое множество больших и малых звезд. Направо от крылечка наклонила свой ковшик Большая Медведица, налево растопырился Лебедь, а прямо над головой светилась Полярная звезда.

— Хорошо ты устроился, Федя… — похвалил дедка Вася. — Выйдешь на крылечко и все небо обозревать можешь.

— Н–да… — Федор закурил, заслоняя рукой огонь спички. — Это да… Чего–чего, а этого добра у нас хватает.

— Батька ваш любил посидеть здесь, посмотреть на звезды… — сказал дед. — Идешь, бывает, по улице, а он на крылечке сидит. Чего, спрашиваю, сидишь, Петрович? А он: звезды, говорит, считаю…

— Досиделся, досчитался… — подал свой голос Колян. — Когда помер, по соседям бегали, деньги занимали на похороны.

— Зато добрый был, душевный очень человек. Когда ни попросишь чего, обязательно поможет.

— Вот и помер как нищий! — упрямо повторил Колян.

— Не все ли равно, кем помирать? Богатому–то смерть, наверно, еще тяжелее. Жалко небось богатств, которые накопил… А налегке чего же? Еще и улыбнуться можно, когда помрешь. А похороны? Добрые люди похоронят. Не оставят в избе валяться.

— Н–да… — сказал Федор. Он затянулся, и на мгновение его кулак, в котором пряталась папироска, сделался похожим на фонарик. — Отец и правда любил звезды показывать. Помнишь, Колян, он же их все знал, которая как называется…

— Помнишь… — угрюмо проговорил Колян и встал. — А чего у тебя. Федор, там за сараем–то?

— Орел… Батька, кажется, говорил, что Орел.

— Какой Орел?!

— Звезда…

— Тьфу! — плюнул Колян. — Я про огород спрашиваю, а ты про звезды. Чего, спрашиваю, посажено там, за сараем?

— А черт его знает… Чего–то ведь есть посажено…

— Что–то… — передразнил его Колян. — Вот так и живем, что–то посажено, а чего — не знаем. А еще жалуемся, что денег мало… Зато сидим и звезды считаем.

— Да когда я тебе на деньги жаловался? — обиделся Федор. — А что растет, так черт его знает. Клавдия огородом занимается, устраивает разные фокусы…

— А ты на звезды любуешься…

— Ну и любуюсь! Тебе–то что?

— Звезды на тое и есть, чтобы смотреть на них… — примирительно заметил дед Вася. — Они для всех одинаковые. Каждый может выйти, посмотреть и увидеть тое, что и отец твой видел, и дед… Бесполезная, конечно, вещь, а с другой стороны, очень нужная. Звезды всех нас объединяют. И тех, что живут, и тех, которые померли…

— Досоединялись уже… — пробормотал Колян. — Только и гляди, как бы не сперли у тебя чего.

— Дерганый ты, Колян, стал… — вздохнул Федор. — Ну, что ты сидишь и себя изводишь? Смотри, какой вечер кругом, звезды какие. В городе–то и не увидишь небось такого… А ты дергаешься, критикуешь все. — И он повернулся к деду. — Правильно ты, дедка, говоришь… Соединяют они, звезды–то эти. Я, когда смотрю на них, всегда отца вспоминаю. А у тебя что, тоже такое бывает?

— Бывает… — ответил дед. — Только у меня пропадать чего–то в последнее время стали звезды. Раньше, кажись, побольше их было на небе. Ты, Колян, не слышал в городе–то — может, тухнут они?

— Чего это им тухнуть… — пробормотал погруженный в свои мысли Колян. — Они на миллионы лет заряжены, а ты, дедок, свой первый миллион только, можно сказать, и распечатал.

Федор чуть усмехнулся, а дед Василий вздохнул.

— Да нет… — проговорил он. — Тухнут, наверное. Я ведь помню, когда маленьким был, не в пример больше их видать было. Все небо было усеяно, пустого места не найдешь.

— Ты, дед, в газету напиши… — ехидно посоветовал Колян. — Так, мол, и так. Непорядок. Пропадают звезды. Разберитесь, дорогие товарищи. Сейчас любят в газетах такими делами заниматься. На меня один писатель накатал жалобу, так я уже хотел баранку им отдать. На! Нехай писатель ее и крутит, раз он такой умный. А я вас проверять пойду.

— А чего тут разбираться… — поплевав на палец, дед принялся счищать со штанины какое–то пятнышко. — И так ясное дело. Не смотрит никто, вот звезды и тухнут без присмотра. Обычное дело…

— Дело–то, и верно, обычное… — не удержался от улыбки Федор. — Подгребаешься ты, дедушка, потихоньку к тому берегу, вот у тебя и звезды пропадать стали.

— Глупости говоришь, Федор… — незлобиво ответил дед. — Ты со мной совсем как с маленьким. Что я, сам не понимаю, что глаза слабнут. Понимаю, конечно… Вон там, у скворечника, сколько звезд, а?

— Две… — быстро сказал Колян.

— Две… — передразнил его дед. — А ты, Федор, сколько сосчитаешь?

— Две, кажется… Нет! Три… Точно три.

— Три… А еще говорите, что у меня глаза слабые. Шесть штук их там.

— Шесть? Погоди. Раз, два, три… Ага… Вон еще четвертая слабенькая такая. Ага. И пятая… Ну, ты даешь, дед. Неужто ты их всех видишь?

— Не жалуюсь пока… — скромно сказал дед. — Зря ты на меня, Федор, грешишь. Подгребаться, конечно, подгребаюсь, а все равно… И то, что позади, и то, что на небе есть, все рассмотреть могу. А звезды? И сам не знаю, чего это с ними… Вижу только, что меньше их стало. Не в пример меньше, чем в ранешние времена.

— А чего тут знать… — сказал Федор. — Раньше–то больше по крестьянству жили, а теперь на таксях все работают. Фабрики, заводы дымят. Чернобыль этот опять же… Может, поэтому и не видно их?

— Может. — вздохнул дел. — Хреново, если они все закроются. Чего внуки–то тогда делать будут? Так и станут сами по себе жить. По–своему. Вон, как Колян наш…

Ему никто не ответил.

Федор закурил еще одну папироску, и снова его кулак осветился нежно и розово, как фонарик.

— Дураки вы… — проговорил вдруг Колян. — И я дурак, что сажу с вами и дурацкие ваши разговоры слушаю. Что вы думаете, мне десятки той жалко было?

— Какой десятки?!

— Ну той, которую на ваш Чернобыль не дал… Да очень надо жалеть. У меня этих десяток куры не клюют.

Ни Федор, ни дед Вася не думали о десятке, уже давно в позабыли они о разговоре за столом. Ну не дал Колян десятки на Чернобыль и не дал. Великое дело… Но сейчас снова почему–то стало неловко им.

— А не дал! — упрямо повторил Колян. — Ясно вам? Не люблю, когда обжуливают меня!