Николай Коняев - Марсиане (сборник)

Федор внимательно посмотрел на брата. Наёршившийся, сидел он сейчас. Только тронь, и уколет. Больно уколет. Жалко вдруг стало Федору брата.

— Десятка–то эта при себе у тебя? — неожиданно спросил он.

— Ну! — не задумываясь, кивнул Колян.

— Так давай пропьем ее, да и дело с концом.

— А что? — ершистость сразу исчезла из Коляна. — Что мне, жалко, что ли? На!

И он вытащил из кармана измятые в комок красные бумажки.

Федор внимательно посмотрел на деньги, потом поднял глаза на дедку Васю.

— Где ж ты купишь сейчас ее, заразу? — покачал головой тот. — Днем и то не достать, а в такое время…

— Это верно… — вздохнул Федор и опустил глаза, разглядывая красноватый огонек папиросы. — Так что извини, братец. Не получится ничего.

— Чего это ты передо мной извиняешься?! — возмутился Колян. — За ваши дикие порядки, что ли? Да у нас в таксопарке в любое время можно выпивку достать, если потребуется.

— За порядки тоже… — сказал Федор, не отрывая глаз от тлеющего огонька папиросы. — Ну и вообще…

И он замолчал.

— Ну, пойду я, ребята… — дед Василий встал. — Вы не ссорьтесь друг с дружкой. А за угощение спасибо.

И он медленно зашагал к калитке, исчез в ночной темноте.

Вдвоем остались братья на крылечке.

Вдвоем под огромным, усыпанным бесчисленными звездами небом.

Так получилось, что Павлу перевалило за сорок, а он еще ни разу не отдыхал толком. Когда закончил ПТУ, пошел на завод и сразу же поступил в техникум. Потом учился по вечерам, четыре года жил от сессии до сессии, а дальше — и оглянуться не успел — уже женат и двое детей. В отпуск ездил вместе с детьми в деревню, где жила теща, помогал копать картошку. Иногда в цеху Павел слышал рассказы товарищей про юг, про дома отдыха, но особенно не завидовал — в отпуске у него всегда оставались свободные дни, чтобы сходить на рыбалку, побродить по лесу, и Павел не жалел, что проводит свой отпуск так. И казалось, так будет всегда… Но в минувшем декабре теща померла. Ее похоронили, погоревали, как положено, но особых перемен в своей жизни Павел не почувствовал, и только когда, недели две спустя, председатель цехкома спросил: «Тебе когда отпуск? На картошку?» — Павел осознал, что теща померла, а он думает про нее, как про живую.

— Отчего же? — ответил он. — В этом году я летом хочу взять.

— Летом так летом… — легко согласился предцехкома и, наморщив лоб, что–то поправил в своем блокнотике. — А картошка как?

— А что картошка? — Павел пожал плечами. — Картошка — это картошка и есть, а отдохнуть тоже ведь когда–нибудь надо.

— Правильно! Картошка — картошкой, а отдых — отдыхом! — предцехкома захлопнул блокнотик. — А если захочешь, можно и путевочку в дом отдыха соорудить…

Павел смущенно улыбнулся.

— Не знаю… Надо подумать…

— П–правильно! — казалось, что председателю цехкома доставляет удовольствие поддакивать собеседникам. — Очень правильно! Надо с супругой посоветоваться, а потом уже и решать! Совершенно верно.

Он похлопал Павла по плечу и исчез за ярко–желтыми громадами новых станков, а Павел остался один и задумался, куда же и в самом деле податься летом, но тут его потащили разбираться, почему не отгружены шатуны. Павел разобрался. Шатуны отгрузили. Но снова возникло еще более спешное дело — работы у сменного мастера не хватает, тем более в конце года. И в беготне, в хлопотах позабылись мысли об отдыхе. Снова возникли они, когда Павел увидел график отпусков: против его фамилии стоял июнь. В первое мгновение Павел даже растерялся: кто же это в июне копает картошку? Потом вспомнил, что уже нет тещи, нет картошки, понял это и снова ощутил в себе странную пустоту.

И так Павел прожил зиму, прожил весну, стараясь не думать об отпуске, тем более, что жена перешла на другую работу и летний отпуск у нее пропал. Но все как–то устраивалось. В начале июня отправили в пионерлагерь детей, и когда табельщица спросила, с какого числа оформлять Павлу отпуск, он только пожал плечами:

— Не знаю…

— А кто знает?

— Ну, когда–нибудь оформляйте!

И, наверное, скорее всего и просидел бы Павел весь месяц в городе, но в завкоме образовалась горящая путевка и предцехкома снова возник из–за ярко–желтых станков.

— Тебе ж ехать некуда! — наугад закричал он и обрадовался, когда понял, что не ошибся. — Так бери, бери путевку. Не думай. Места там…

И он сладко зажмурился, пытаясь представить себе те места.

— В дом отдыха я еду, хлопцы! — похвастался Павел, когда в обеденный перерыв уселся вместе с ремонтниками за домино.

— В дом отдыха? — переспросил бригадир, рассматривая зажатые в огромные ладони костяшки. — С женой?

— Один…

— А не загуляешь? — бригадиру не везло в этой партии и он хмурился.

— А что?! — выставляя двоечный дубль, вмешался в разговор Сергей — пустоватый, несерьезный парень. — Там, знаете, какие бабочки? — Он положил руку на плечо Павла. — Ты не теряйся, Павел Сергеевич, главное…

В любой другой ситуации Павел не постеснялся бы скинуть со своего плеча прилипчивую ладонь, но сейчас только насильственно улыбнулся.

— Уж как–нибудь… — стараясь, чтобы голос его звучал развязнее, промямлил он и тут же покраснел, как всегда краснел, когда ему приходилось говорить или делать не то, что он хотел говорить или делать. Все заметили, что он покраснел, и Павел, сообразив это, с сожалением подумал, что вот не умеет он, как Сергей, не может… И покраснел еще сильнее...

И снова выручил Сергей. Он — «Рыба!» — выставил двойку с другого конца и, швырнув оставшуюся костяшку на стол, встал.

— А что? — маслянисто блестя глазами, проговорил он. — Там же все запросто. Я прошлым летом такую любовь в доме отдыха закрутил, что и не знал потом, как уехать… Там главное — не теряться!

— Ты не потеряешься… — сердито буркнул проигравший бригадир, — Только и умеешь, ребят стругать.

— А чего? — Сергей захохотал. — Тоже не последнее дело.

— Ну, шабаш! — бригадир встал и натянул кепку. — Пошли мантулить, хлопцы!

Загремели скамейки, бригада поднялась. Люди здесь были серьезные, они шли на работу, и уже вряд ли кто помнил об этом пустом разговоре. Работа есть работа, и в хлопотах, среди невесть откуда навалившихся дел позабыл о своей неловкости и Павел.

Снова об этом разговоре он вспомнил уже в электричке… Летели за окнами рощи, в разрывах зелени открывалась даль полей — там, в синеватых сумерках словно бы загустевшего воздуха, мелькали, как неясные видения, какие–то поселки, деревни… Вагон, битком набитый в начале пути, опустел, сквознячком выдуло городскую духоту, и Павел понял вдруг, что он весь год только об этом и мечтал, чтобы ехать вот так в поезде, ехать неведомо куда. Как раз в этот момент включили в вагоне освещение, и Павел столкнулся глазами с молодой женщиной, что сидела через несколько сидений напротив него. Женщина сразу опустила глаза, внимательно разглаживая какую–то складку на голубеньком платье, но Павлу показалось, что она усмехнулась, и он торопливо оглянулся назад — в вагоне, кроме них, никого не было. Павел пожал плечами и снова уставился в окно. Но пейзаж как–то потух — глазам уже не хватало света. Неожиданно Павел подумал, что, может быть, женщина тоже едет в дом отдыха, и тут же, вспомнив тот разговор за партией в домино, непоправимо, безудержно покраснел. Промелькнули за окном перечеркивающие речную ширь балки, колеса простучали по мосту, электричка затормозила у платформы и, задрожав, стихла, а Павел все еще сидел неподвижно и не смел поднять голову. Щелкнули опущенные токосниматели, и свет в вагонах погас. Только тогда Павел подхватил чемоданчик и вышел на платформу. Остановился, соображая: куда идти.