Эшли Нортон - Шоколадные деньги

Я иду в буфетную, где она развесила все наши Рождественские Открытки. Конечно, я знаю историю создания каждой из них, но в финальном кадре, который шел на Открытку, мы смотримся счастливыми, единым целым, нас не разлить водой, не разбавить, – как сделал бы мой отец, присутствуй он на фотографии. Возможно, Бэбс это знала и взаправду хотела, чтобы я принадлежала ей одной. Она не терпела группы: у нее была только одна лучшая подруга, только один любовник зараз, а когда они уходили, у нее всегда была я.

Времени уже половина второго, и я иду за Лукасом. Напоминаю ему, что нам надо к юристам.

– О’кей. Еще успеем поговорить. Давай-ка возьмем себя в руки и продержимся следующие пару часов. Это будет потруднее, чем ты думаешь. Когда мой отец умер и оставил мне все свои «шоколадные деньги», вот тут до меня взаправду дошло, что его больше нет. Конечно, деньги теоретически должны осчастливить, особенно когда получаешь «капусты» столько, сколько получил я, но никогда не сможешь забыть, как ты их получил.

« У Бэбс такой проблемы как будто не было », – хочется сказать мне, но я молчу. Лукас отставляет стакан, встает, готов идти.

Фрэнклин ждет нас в гараже, и мы садимся в «катафалк». Я изумлена, что в машине еще сохранились частички Бэбс, и не хочу их потревожить. Я чувствую аромат ее духов и вижу заткнутую в кармашек на двери пачку «Дачес Голден лайт». Я решаю закурить и в паузах между затяжками водить перед собой сигаретой, создавая своего рода благовоние Бэбс.

Машина трогается. Лукас берет меня за руку, держит и не отпускает, в этот момент нам следовало бы так много сказать друг другу. Мне хочется этим упиваться, но я все еще не вполне ему доверяю. Он словно бы пытается установить контакт, но я помню, какое он предложил тогда решение… «Пошли танцевать под Дучина и поливать людей розовым шампанским…» Возможно, он просто разбавленная версия Бэбс. В конце концов, он же Баллентайн.

«Катафалк» останавливается у здания конторы «Харрис и Грассер», лифт возносит нас на тридцать третий этаж. В конференц-зале нас ждет женщина-юрист. Она напоминает мне Уэндолин Хендерсон, мою классную руководительницу в Чикагской Начальной. Она толстая, одета в черный костюм и красную шелковую рубашку, которые плохо скрывают складки жира у нее на животе. На ней черные блестящие лодочки и колготки кофейного цвета, на тон темнее, чем следовало бы. В ее случае лодочки не оттеняют мышц голени, а просто подчеркивают толстые коленки. Я знаю, Бэбс была бы в ужасе, что подобная тетка будет осуществлять ее последнюю волю и зачитывать завещание.

Тетку зовут Констанс, и она достает набитую документами папку. Лукас нервно стучит ногой по полу, и, как хотелось бы Бэбс, я жалею, что нельзя закурить. Констанс встает, начинает зачитывать вслух какой-то документ:

– Я, Табита Баллентайн, заявляю, что это моя последняя воля и завещание. В случае моей смерти я не хочу быть похороненной, но хочу, чтобы мой прах развеяли над озером Мичиган.

Совершенно не в духе Бэбс. Не будет никакой вечеринки, никакой помпы и шумихи, чтобы знаменовать ее переход в мир иной. Пусть даже никто еще не позвонил с соболезнованиями, я знаю, что ее знакомые придут в пентхаус, чтобы отпраздновать ее жизнь. Потом я вспоминаю ее стандарты: тема, изысканные приглашения, хорошая музыка и уйма выпивки. Она, вероятно, думала, что я не справляюсь с организацией такого праздника, что я ее опозорю, сколько бы я ни старалась.

Констанс продолжает:

– Что касается всего моего имущества, я оставляю все моей дочери Беттине Баллентайн. Имущество будет находиться в доверительном управлении до достижения ею двадцати одного года. Опекуном и душеприказчиком я назначаю моего кузена Лукаса Баллентайна, и он получит плату за исполнение своих обязанностей. Беттина вправе брать деньги из трастового фонда на расходы, как сочтет уместным мистер Баллентайн. По моим оценкам, она получит триста миллионов долларов после уплаты налогов, в дополнение к моей квартире и иному моему имуществу. Если она решит его продать, вырученные средства также пойдут в трастовый фонд под управлением мистера Баллентайна, где будут находиться до достижения ею двадцати одного года.

Подписано, Табита Баллентайн.

Мы с Лукасом сидим молча, перевариваем услышанное.

Я знаю, что должна быть в восторге, но почему-то его не испытываю. Какого черта мне делать с такой кучей денег? Сама мысль меня пугает. Я уже не просто девчонка, которая живет в пентхаусе со своей мамой-«шоколадной наследницей», которая часто бывает подлой, но с которой никогда не бывает скучно. Вдали от нее я почти могла бы сойти за нормальную. Но у Бэбс не было выбора. Почти все в Чикаго знали про «шоколадные деньги». Ей пришлось играть роль: покупать драгоценности, закатывать вечеринки, делать «покупки на скорость». От нее такого ждали, хотела она того или нет. Неудивительно, что она съехала с катушек.

Теперь, когда я стала « долбаной шоколадной наследницей» , мне придется делать то же самое?

Три дня спустя мы с Лукасом бредем по пляжу на Оук-стрит. Мелкие волны не разбиваются о берег, а лижут песок. Темно. Нам никому не хотелось объяснять, что мы делаем, поэтому мы выбрали позднее время. Лукас несет красную жестяную банку в горошек с останками Бэбс. Мне кажется дурацким, что Бэбс захотелось, чтобы ее пепел развеяли именно здесь, – она ведь никогда не ходила на этот пляж, считала, что он для среднего класса.

Почему не Лазурный Берег? Не Портофино? Но поскольку она мертва, едва ли это имеет большое значение. Возможно, она боялась, что в конечном итоге окажется на каминной полке в пентхаусе и будет стоять там, пока я не выкрою время для путешествия.

Лукас отворачивает крышку банки. Среди пепла видны мелкие осколки костей, частицы ее рук, ног, черепа. Лукас пропускает пепел сквозь пальцы, вылавливает косточки, точно морские раковины.

– Хочешь бросить Бэбс в воду, Беттина? – спрашивает он.

Я не могу поверить, что женщина, порвавшая мою коктейльную салфетку с автографом Брук Шилдс и заставившая меня голой убирать комнату, теперь просто горстка пепла, которую мы называем Бэбс. Я забираю у Лукаса банку.

– Да, – говорю я. – Нам надо сказать какие-то слова?

Лукас на минуту задумывается.

– В память о Бэбс, которая всегда умела веселиться…

Меня это разочаровывает. Его слова свидетельствуют, что Лукас не понимает, какой в действительности была жизнь в пентхаусе.

Мне хочется добавить что-нибудь, но в присутствии Лукаса ничего не приходит в голову.

Кажется слишком интимным швырять в Бэбс оскорбления при мужчине, которого я едва знаю.

Поэтому я просто замахиваюсь и выбрасываю останки, смотрю, как дуга пепла летит в озеро. Потребовалось несколько замахов, прежде чем жестяная банка опустела и Бэбс окончательно не стало.