Эшли Нортон - Шоколадные деньги

Лукас кладет мне руки на плечи, чтобы обнять. По настоящему обнять. Дольше, чем на пять секунд.

– Давай возвращаться, милая. Холодает.

На нас свитера и джинсы, но от промозглого вечернего холода они не спасают. Когда он называет меня «милая», я снова начинаю плакать. Это «милая» как будто обращено именно ко мне, а не просто вежливое слово, чуть более формальное, чем мое имя.

– Расскажешь мне все, как вернемся в пентхаус. Я никуда не еду. На самом деле я тебя с собой заберу.

Да. Я все… Я все ему расскажу. Пора уже, чтобы узнал кто-то еще, кто-то помимо нас с Бэбс.

По возвращении в пентхаус Лукас говорит, мол, приготовит обед.

– На кухне от меня мало проку, но пасту-то я сумею сварить.

Я не слишком голодна, скорее смертельно устала, но все равно соглашаюсь, показываю ему, где кастрюли, и накрываю на стол. Когда все готово, мы садимся друг против друга. Учитывая обстоятельства, атмосфера в пентахусе не способствует светской болтовне, и какое-то время мы едим молча, точно мы на неловком свидании.

Молчание за обедом я использую, чтобы внимательно его рассмотреть. Золотистые курчавые волосы, карие глаза – он ничуть не похож на Бэбс и даже на Мака. Руки у него крупные, и пальцы далеко не изящные. Я легко могу представить себе, как он держит в них длинные кисти, наносит широкие мазки на полотно. Когда он тянется за стаканом, я замечаю, что он, как и я, левша. Он красив, но не броской красотой. Чтобы увидеть, что он красив, нужно узнать его поближе. Но его особенность я улавливаю сразу, ведь я тоже не броская, по мне тоже часто скользят взглядом.

Мы продолжаем есть, и хотя мне приятно, что я не одна, что в кои-то веки рядом взрослый, я начинаю злиться. Почему его помощь пришла только в самом конце? Он, возможно, считает, что как раз сейчас она нужна мне больше всего, но ведь это не так. Почему он не приезжал чаще, почему только в тот раз? Почему столько лет не пытался противостоять Бэбс? Если она велела ему не приезжать, то неужели они с Поппи не могли хотя бы приехать в Кардисс, повести меня на ланч? Я что, слишком о многом прошу? Это его ни к чему не обязывало бы, но так много бы для меня значило.

Наконец, осмелев от таких мыслей, я решаю поговорить с ним о Самом Важном. Не знаю, сказала ему Бэбс или нет, но мне надо знать подробности. Все подробности. Взяв винный бокал, я отпиваю глоток, прежде чем ринуться в бой. Лукас как будто занят пастой. Да наплевать, думаю я. Почему я должна давать ему время пригладить волосы и подготовиться?

– Лукас. – Я смотрю на него пристально и негромко говорю: – Я знаю.

Перестав жевать, он встречается со мной взглядом. Напряженным взглядом. Во всяком случае, он не пытается выставить меня дурой, переспрашивая: «Что знаешь?»

– Бэбс тебе сказала?

– Нет, не совсем. Она дала мне твою медаль за латынь из Райдера, и я не пыталась получить эти сведения до самого отъезда из Кардисса. Боялась узнать. А еще мне не хотелось выводить из себя Бэбс. Я всегда думала, что, давая мне ее, она брала меня на слабо.

Лицо у Лукаса обмякает. Он переваривает услышанное.

– Мы пообещали друг другу, что сохраним это в тайне, – наконец говорит он. – Разумеется, все вышло случайно. Я перепил, и сама знаешь, как Бэбс любила перегибать палку. Когда она мне сказала, мне и в голову не могло прийти, что она тебя родит. Все в целом было так непристойно. Мало того что мы кузены, я был женат на Поппи и мы ждали Джо-Джо. Я думал, она обо всем позаботится, решил, что она еще не хочет заводить детей. Но она пришла в ярость и не только родила тебя, но и велела перевязать себе трубы, чтобы ты была единственной. Это нас навсегда связало бы, и я всегда был бы повинен в ее бесплодии. Впрочем, я и не подумал бы, что она хочет еще детей.

– Так ты хотел, чтобы Бэбс от меня избавилась? – Я хочу, чтобы он это повторил, он же должен понимать, что подразумевают эти слова, учитывая, что я сижу с ним за одним столом.

– Ну… поначалу, конечно. Но как только ты родилась…

– Ты любил меня как родную, и расстраивался, что Бэбс не позволяет нам видеться.

– Ну… нет… не совсем, но я много думал о тебе, о том, как тебе живется с Бэбс.

– Вот спасибочки. Поппи ты рассказал? Она знает? Особенно если учесть, что я буду с вами жить.

– Нет. Послушай, Беттина, все сложно.

– Ах вот как? Для меня или для тебя? Послушай, я не ожидаю слезливого воссоединения. И извинений в общем-то не хочу. Бэбс определенно не говорила, что их следует ждать. Я вообще не знаю, чего, черт побери, хочу. Не беспокойся, я не стану называть тебя папочкой. Я никому не скажу. Просто не надо меня жалеть. Возможно, однажды ты познакомишься со мной поближе и об этом пожалеешь, а если нет, мне наплевать.

Лукас пытается взять меня за руку. Отстранившись, я встаю, бросаю салфетку на стол.

– Возможно, и посуду тоже помоешь. Было бы просто замечательно.

Я поднимаюсь в комнату Бэбс, где решила провести мою последнюю ночь в пентхаусе перед тем, как на утро уехать в Нью-Йорк. Меня бьет дрожь. Я не собиралась говорить Лукасу гадости, но его признание не оставило мне выбора. Хватит с меня мольб, хватит попыток доказывать, что я достойна любви. Я просто смирюсь с этой мыслью, буду жить с ним в Нью-Йорке и делать вид, что я сирота с мертвой матерью и уймой денег.

Я переодеваюсь в ночную рубашку Бэбс, надеваю ее халат из «Рэффлс», забираюсь в кровать и быстро засыпаю. Эмоциональная встряска меня опустошила, я совершенно вымотана.

Поздно ночью я чувствую легкое прикосновение к плечу. Я медленно открываю глаза: Лукас. Наклонившись, он целует меня в щеку. Я ничего не могу с собой поделать, я плачу. Рыдаю. Он утирает мои слезы, ловит их в ладонь. Мы молчим, и минут через десять он уходит.

В Нью-Йорке Поппи надо мной хлопочет. Она постоянно меня обнимает, каждый день встает пораньше, чтобы приготовить нам с Джо-Джо завтрак. Она ведет меня в Saks, чтобы пополнить мой гардероб, и ни разу не отпускает замечаний о моей комплекции.

Ее поведение я нахожу наивным, точно она думает, будто сама я с подобным не справляюсь. Но я знаю, что она старается найти для меня место в своей жизни. По счастью, она ни слова не говорит о моем курении. Наверное, думает, мол, такой у меня способ горевать, мол, это позволяет мне чувствовать себя ближе к Бэбс. Я не пытаюсь разрушить ее иллюзии – это уже не имеет отношения ни к кому, кроме меня.

Я учусь в частной школе для девочек «Брирли», потом в колледже Уильямс «лиги плюща». Я завожу друзей, но это всегда тихие, незаметные книжные черви, над которыми Мередит потешалась бы. Как бы ни радовалась она, что меня отчислили, я все еще по ней скучаю. Пусть даже в этих престижных учебных заведениях я смогла начать с чистого листа, мне никак не удается преобразиться в стервозную блондинку, ради дружбы которой дерутся сверстники и которая сама устанавливает собственные правила – какими бы они ни были переменчивыми. В сложных ситуациях я спрашиваю себя, как поступила бы Мередит, но никогда не могу заставить себя выполнить подсказанное ею решение. Знаю, власть, которой обладала Мередит, была мелочной, и все равно я силюсь ее обрести. У меня даже возникает нелепая мысль, что однажды она меня разыщет. Может, она даже включит мою крошечную фотокарточку в свой альбом старшеклассницы. Поскольку я знаю, что это всего лишь фантазии, я никогда не позволяю себе поинтересоваться.