Михаил Каминский - Переполненная чаша

Она размышляла, а в это время появился Мальчик. Увидев его, Девочка чуть не выронила поднос, так он изменился: постарел, поблек, глаза потухли. Мальчик не хотел идти ко Дворцу бракосочетаний — его подталкивала Дама.

— Милая моя, драгоценная, — причитала Дама, приближаясь к Девочке, — как я рада тебе. Бери Мальчика и побыстрее веди его во Дворец. Я так намучилась с ним: он стал женоненавистником, он не собирается слезать с моей шеи, он прячет свой паспорт в мою сумочку и просит закрыть его на ключ, как только я завожу разговор о женитьбе…

Дама причитала и подталкивала Мальчика к Девочке, а он упирался и скучно глядел в землю. Никто бы не поверил, что совсем недавно он любил Девочку и умирал от горя. Его словно подменили, и такого — другого — Мальчика Девочка любить уже не могла.

— Я так несчастна! — Выронив поднос, Девочка с рыданиями бросилась к Старику. — Вы обманули меня!

— Я не обманывал тебя, Девочка, — сказал Старик. — Ты хотела сделать всех счастливыми — и кое-что тебе удалось. Посмотри, как вдохновенно играют Саксофон и Флейта. Погляди, как помолодела моя Старуха. Ты должна гордиться, что принесла им счастье. А придет время, кто-нибудь принесет счастье и тебе. Человек может сделать счастливым только другого человека.

И Старик со Старухой увели с собой Девочку, чтобы довоспитать ее. Вслед за ними поплелась Дама со своим облезшим Мальчиком. А оркестр остался у Дворца бракосочетаний.

— Жалко Девочку, — сказал Саксофон.

— Очень жалко, — согласилась Флейта.

Гитара отвернулась от них и спросила Барабана:

— А почему вы молчите?

— Я думаю, — ответил лысый Барабан, — я думаю о Девочке. Мне тоже жалко ее. Она не должна была рисовать Мальчику готовую чужую жизнь. Ей не надо было заставлять Саксофона писать роман. Пусть каждый делает в жизни то, что сам считает интересным и необходимым…

Счастливая женщина и Счастливый мужчина так и не пришли. Когда люди счастливы, они забывают о дворцах. Они снимают комнаты, долго живут на чужой жилплощади, а потом все же получают собственные квартиры.

Вместо счастливой пары ко Дворцу бракосочетаний подошел Обыкновенный мужчина. Он был проездом в этом большом городе. Когда-то в маленьком городе, где он жил, был на гастролях этот оркестр. Обыкновенный мужчина узнал его и обрадовался. Но радость Обыкновенного мужчины была короткой, потому что оркестр его, конечно, не узнал.

Обыкновенный мужчина увидел, что Барабан, Флейта и Саксофон в оркестре — счастливые люди, а Гитара несчастна. Она понравилась Обыкновенному мужчине еще тогда, когда играла в его городе на эстраде, а сейчас и того больше понравилась. Под его внимательным взглядом Гитара на мгновенье повеселела, но потом еще пуще опечалилась. Она решила, что Обыкновенный мужчина здесь, у Дворца бракосочетаний, ждет свою невесту.

Между Гитарой и Обыкновенным мужчиной на асфальте лежал бронзовый поднос, не обладавший никакой волшебной силой. Чтобы отодвинуть этот поднос, убрать его с дороги, Обыкновенному мужчине не хватало безрассудства Девочки и опыта Старика. А Гитара слишком настрадалась и уже не способна была сделать решительный шаг навстречу своей судьбе. К тому же она привыкла думать, что любит Барабана, а такую привычку трудней перешагнуть, чем самый большой бронзовый поднос.

А жаль. Тогда бы у этой истории был совсем другой конец.

Поздней осенью, в середине ноября, на представительном совещании тружеников сельского хозяйства известный фотокорреспондент Котов встретил пожилую женщину, почти старуху, показавшуюся ему очень и очень знакомой. В эту минуту Владимир Иванович собирался отснять последний сюжет — группу механизаторов и негромко, сдержанно, хотя уж изрядно сердился, поругивал своего помощника: как тот ни тасовал лампы-перекалки, ничего не получалось — ни глубины, ни мягкой рельефности. Свет не помогал Котову, а, наоборот, мешал, превращая лица в однообразные плоские «блины». А ведь именно этим снимком Владимир Иванович намеревался завершить большой фотоочерк о хлеборобах, который начал готовить еще ранней весной — в поле.

Помощник таскал с места на место штативы перекалок, включал и выключал свет, но, видно, слишком много вокруг было окон, зеркал и мраморных колонн со сверкающими боками, и все это посылало отблески, их трудно, невозможно было предусмотреть и учесть, и Котов начал уж беспокоиться, что вот-вот от усталости и жары померкнут и поскучнеют глаза возбужденных важным разговором людей, а тогда его замысел и старания обернутся неудачей. Может быть, эту неудачу и не заметят даже специалисты, но ему, Котову, она совершенно точно испортит настроение и долго-долго будет казаться ужасной и непоправимой. Так уже случалось с ним. Случалось нередко, хотя многие портреты, из-за которых Котов страдал, отмечались на всесоюзных выставках. Но что от того? Он-то знал: плохо, и это знание отравляло жизнь, пока не втягивался в очередную работу.

И вот наконец им удалось найти нужное освещение: Котов велел задернуть занавеску на одном из окон и поставить перед зеркалом белый экран. И в этот момент позади группы механизаторов появилась та самая женщина. Нет, сначала она возникла справа, остановилась — видно, в нерешительности: идти или не идти дальше? Боялась помешать. Владимир Иванович успел сделать один снимок, но надо было повторить — раз, другой, третий, может быть. Он оторвался от видоискателя, сердито попросил помощника: «Прошу удалить посторонних!» Тот кинулся выполнять приказ, однако женщина, бросив на котовского помощника какой-то особый — гордый, что ли, размышлял потом Владимир Иванович — взгляд, сама удалилась из старинного зала, где велась съемка. Когда она проходила позади группы механизаторов, давняя картина на миг ожила в памяти фотокорреспондента, даже не ожила — лишь забрезжила, тревожа притом до колючей сердечной боли, но не проявляясь главными своими деталями, как загубленный снимок. Котов нажал спуск затвора и потянулся к нагрудному карману — за валидолом. Его помощник возвращался на место с обескураженным лицом. Глядя на него, механизаторы зашевелились, заулыбались, и Владимир Иванович не мог упустить этого веселого мгновенья: забыв о лекарстве, вновь повторил снимок.

Проявив в фотолаборатории пленку, он отпечатал все три кадра, в том числе и с женщиной на заднем плане. Вгляделся — и узнал: Мария Федоровна из Зеленых Двориков.

После демобилизации он недолго думал, куда ехать. Заряжающий Петр Волин позвал наводчика Котова с собой.

— Глаз у тебя верный. В мирной жизни пригодится. Займемся мы, Володя, фотографией. Сейчас, клянусь, люди очень даже пожелают иметь свои изображения. Ну, скажи, какой солдат при всех орденах и медалях не явится к нам, в ателье? А потом снова придет — с женой или просто подругой. Но уже в штатском…