Михаил Каминский - Переполненная чаша

Сначала Гриня бросал в дыру сумку с картошкой или там еще с чем, а потом уж покидал территорию сам. Хуже было, когда начинался массовый завоз капусты, потому что носить кочаны в обыкновенной сумке, высчитал Матюхин, становилось совершенно нерентабельно. Вот и приходилось иметь дело с мешком, поскольку в сумку влезало три-четыре кочанчика, не больше. А наполненный под завязку мешок, вещь довольно тяжелую, Гриня, напрягая мускулы, переплавлял через верх ограждения, именуемого в народе Мерлинской стеной: в дыру мешок с капустой не пролазил.

Матюхинская дыра располагалась в самом наилучшем месте — удаленном и практически невидимом для руководства базы: за гаражом транспортного цеха. Транспортному начальнику по фамилии Котлярчик Гриня неоднократно оказывал посильное содействие; например, копал огород или производил уборку вокруг его дачи, расположенной поблизости, в том же поселке Мерлинка. Зачем начальнику транспортного цеха овощной базы огород, Гриня, естественно, догадывался — не дурак, однако все равно поднимал грядки с полной отдачей души. И Котлярчик не обижал Гриню: проходил мимо его дыры. А в период массового завоза капусты, когда Матюхин для учащенной переброски через забор мешков изобретал из подручных материалов возвышение — иначе жилы могли лопнуть, Котлярчик, молодец, в упор не видел Грининого трамплина. Он просто намекал на что-нибудь. Мол, не худо бы собрать и сжечь на его дачном участке мусор и опавшие листья.

Как бы там ни было, неудобная капуста в итоге оправдывала и умственное и физическое напряжение Матюхина: цены на нее в поселке держались почти на уровне рыночных. В конце сезона квашения Гриня вдобавок ко всем своим капустным заработкам загонял кому-нибудь из дачников мешок и на несколько дней расслаблялся. До начала банановой эпопеи.

Такую однообразную и вместе с тем бурную жизнь Гриня Матюхин влачил уже много лет подряд. По узкой железнодорожной колее пригоняли составы с овощами и фруктами — Гриня работал на разгрузке. В другой раз выгружал продукцию из склада в фургоны Котлярчика — для магазинов. Времени на индивидуальное трудовое творчество и последующий отдых хватало.

А вот нынешний год, считай, не удался с самого начала — Матюхинский друг Володя Шихан сказал, что это надо было предвидеть. Гриня его уважал, но бездумно с его заявлениями никогда не соглашался. «Почему ж надо было предвидеть? — спросил Гриня. — Откуда такая команда: предвидеть?» — «Оттуда, — объяснил Володя и показал на небо. — Теперь какой у нас с тобой год? Правильно, год Дракона. Но Дракон-то для восточных народов, а для нас, европейцев, это Змей-Горыныч. Чего от Змея можно ждать? Только неприятных пакостей и больше ничего». — «Понятно», — согласился Матюхин, гордясь эрудицией своего единственного друга.

Горыныч и в самом деле здорово напортачил. Сначала произвели ремонт Мерлинской стены. На все пять километров железобетонной ограды остался лишь заросший лебедой собачий лаз. Да еще сохранилась в неприкосновенности собственная матюхинская дыра: Котлярчик в транспортный цех чужих ремонтников не допустил, сказал, что справятся у себя сами. Конечно, собачий лаз особой популярностью не пользовался: и бока обдерешь, и для продукта минимальная пропускная способность. Ну и поперлись, конечно, люди к матюхинской дыре — хоть график устанавливай. Грине это не понравилось, Котлярчик тоже недоволен. А с нового года в значительной степени озверела охрана. Раньше охрану начальство колошматило за недостачу выговорами, ныне же стало бить рублем, потому что хозрасчет. И в дополнение ко всему после капусты у Грини наступил длительный простой. То ли наши экспортно-импортные организации подкачали, то ли неурожай в Южной Америке подвел Матюхина, но у него фактически кончилась жизнь. Мертвый сезон наступил, иначе говоря. Расклад такой, что хуже некуда: капусте, как уже отмечалось, пришел конец. До цитрусовых, по матюхинским предположениям, еще месяц, не меньше. А долгожданных бананов как и не было никогда. Вот и живи как знаешь.

В далекое будущее Гриня старался не заглядывать. Отсутствие бананов привело сегодняшнюю жизнь в упадок. В получку Матюхину выдали тридцать два рубля шестьдесят копеек, то есть простойный тариф. Кассирша Уфимцева на недоуменной Гринин вопрос ответила своим любимым стишком: «Кто не грузит, не таскает, ни хрена не получает». Володя Шихан получил еще меньше: штрафанули за порчу государственного имущества — грелся у костра из возвратной тары. Шихан загрустил, опустил руки. А Гриня не хотел сдаваться. Если уж быть точным — не мог. Поэтому с утра пораньше он отправился на поиски своего счастья.

Обнюхав и обшарив опустевшие до противной скуки склады и цеха, Матюхин не стал брать сетку с преждевременно проросшим луком, которую кто-то, возможно, по забывчивости оставил под отопительной батареей. Мало того что этот лук потерял положенный ему товарный вид, он еще и отрицательно благоухал, как всякий перележавший продукт. Не польстился Гриня во время своего путешествия по закоулкам овощной базы и на баночные изделия седьмого цеха. Очень уж они хрупкие для выноса и почти не пользуются спросом жителей Мерлинки. Три-четыре улицы прошагаешь из конца в конец, прежде чем реализуешь банку. «Спасибо, друг, — говорят мерлинцы, — сами закатываем».

«Ничего, ничего, закатывайте», — отвечал им Гриня. Но сейчас в нем не было благодушия. С тревогой и печалью оглядывал он бессмысленную продукцию седьмого цеха. И, ощутив, что совершенно исчерпал лимит быстротекущего времени, а заодно и собственное терпение, он решился на нечто неожиданное. То есть ничего неожиданного в его намерениях не было, неожиданным оказался сам «продукт». Это была бочка. Крутобокая, красная, высокая бочка привлекла внимание Грини, как только он вышел на волю из полутемноты и сырости седьмого цеха. Вроде бы она была выкрашена по инструкции — в обычный противопожарный цвет, как и ощетинившийся баграми и ломами щит, подле которого стояла. Но сурик сурику тоже ведь рознь. Так вот, красный цвет бочки напомнил Грине губную помаду его единственной и незабвенной жены Лили, и он, глотнув после седьмого цеха чистого воздуха и солнечных лучей, возликовал, точно нашел десять рублей, новеньких, непотоптанных, прямо на дороге.

Надо еще добавить, что чья-то рука вывела на боку этой замечательной бочки адрес ее прописки — «Цех № 7». Рука эта слегка дрожала, и надпись белилами получилась неровной, словно бежала по бочке вниз с поворотом направо. Однако неверная рука была щедрой: буквы и цифра были здоровенные и видны метров за сто. Гриня, однако же, не был доволен художником: конечно, и дитя малое поймет, кому именно принадлежит бочка. Цеху номер семь. Но если бочка привлекла его внимание столь выразительным внешним видом, то почему бы ей не приглянуться и еще кому-нибудь? Не один же Гриня из-за отсутствия бананов страдает на простойном тарифе.