Михаил Каминский - Переполненная чаша

Матюхин снял тенниску, чтобы погреться в последних лучах осеннего солнца. Бугорок у Мерлинской стены хорошо прогревался. Взмокшую Гринину спину обдувал ласковый ветерок. Прищурив глаза, он обозревал окрестности: лес, поле, дома нефтебазы, обслуживающей аэродром, и поднимающуюся вдали над лесом вышку, где, как было известно Грине, размещались диспетчерская аэродромная служба. В то направление судьба как-то не заводила Матюхина. Его жизнь вполне укладывалась в пространство, обозначенное овощной базой, поселком Мерлинка, станцией, где работали два нужных Грине магазина, и песчаным берегом водохранилища, где Матюхин иногда отдыхал. Несколько раз он собирался посетить аэропорт — говорили, там бывает пиво. Но как-то ноги туда не поворачивали.

Предпоследний раз из Мерлинки Матюхин выезжал одиннадцать или двенадцать лет назад. Вспомнил, что у Лили надвигается славный юбилей — сорокалетие, и решил, как встарь, появиться с поздравлением и принесением подарка. Он пригласил с собой Володю Шихана. Вместе они хорошо потрудились накануне: бог знает сколько перетаскали дачникам болгарских помидоров. В день Лилиного рождения они купили в пристанционном магазине будильник «Ракета» и сели в электричку. Грине очень хотелось освежиться, но Шихан крепко держал его в руках и говорил: «Нельзя!» Еще он говорил: «Вон сколько лет вы не виделись с женой, а ты к ней выпивши, да?» И Гриня был очень благодарен настоящему другу за такую заботу о нем и о Лиле.

К сожалению, Гриня тогда немного забыл адрес, по которому когда-то был прописан. Улицу, естественно, он помнил, как ее не помнить — у самого парка культуры и отдыха, но дом и квартиру — нет: выскочили цифры. Они с Шиханом долго ходили от одной пятиэтажки к другой, Гриня высматривал на окнах занавески с елочками. Ему бы только дом отыскать, а квартира — как войдешь в подъезд с краю, будет сразу направо, и эти занавески с елочками служили Грине верной приметой. Но, видно, Лиля неплохо зарабатывала и приобрела вместо старых занавесок новые.

Намаявшись и настрадавшись от оскорблений Володи Шихана, Гриня позвал его отдохнуть в парк — там были хорошие места для полноценного отдыха, а когда они опять пришли на памятную Матюхину улицу, то уже завечерело, некоторые окна были изнутри озарены электрическим светом, и таким образом Гриня разглядел в окне Лилину фигуру на кухне. У него сразу в мозгах все прояснилось, ну, конечно, это твой дом, балбес! Видишь, гараж из белого кирпича, где стоит мотоцикл инвалида войны и труда Селезнева. А вон, на втором этаже, балкон, который обвалился во время свадьбы и был починен за счет веселящихся… И другие приметы своей бывшей жизни обнаружил Гриня Матюхин на самом доме и рядом, включая ящик с песком для детских игр.

Они вошли в дом, в крайний его подъезд, поднялись на шесть ступенек и позвонили в правую дверь. Гриня звонил первым, но, видно, что-то не так у него вышло, потому что Лиля не открыла дорогому гостю. Ему показалось, будто дверной глазок на мгновение вспыхнул и тут же погас, но вот именно — показалось, иначе бы Лиля непременно впустила законного мужа. Затем позвонил Володя Шихан и для верности, повернувшись к двери спиной, раза три или четыре стукнул каблуком по нижней филенке. Действовал Шихан аккуратно, без хулиганства, но тонкая доска филенки жалобно простонала — и дверь открылась.

Гриня не совсем узнал свою Лилю. Вроде это была она, а с другой стороны — не она. Глаза у женщины, стоящей на пороге, совершенно точно были Лилиными. И губы — ее, только не накрашены. Но зачем ей красить губы, если она не идет в гости и сама никого не ждет? Не могла же Лиля знать и даже предчувствовать, что сию минуту перед ней возникнет ее законный супруг. В общем, Матюхина одолевали сомнения: ему и хотелось обнять Лилю, и при этом он боялся ошибки. Так боялся, что не решался даже назвать женщину по имени: Ли-ля! А она смотрела на Матюхина, и на ее лице было очень странное, совершенно непонятное выражение, будто никогда до этого своего законного супруга не видела.

«Это я, — несмело произнес Гриня, — здравствуй». Он не назвал женщину по имени: вдруг и на самом деле ошибка? Мало ли кто мог за минувшее время поселиться в этой «служебке». А поздороваться имеет право каждый.

Женщина, которая могла быть Лилей, а могла и не быть, промолчала. Она по-прежнему глядела на Гриню с тем же выражением. «Неужели до сих пор обижается?» — подумал он. А как не удивляться, если с того дня, когда он вышел из дома, имея в руках сумку, полную пустых молочных бутылок, миновало столько лет? Могла бы и спросить: «Где был так долго?»

Матюхин обернулся к Володе Шихану: помогай, мол, друг! Тот привалился спиной к стенке и старался выглядеть трезвым, не сползти вниз. Лилю Шихан никогда не видел, его сомнения не мучили, и, утвердившись вертикально, Володя улыбнулся и сказал: «Принимайте, девушка, долгожданного супруга. Обнимайте и целуйте, не стесняясь. Я отвернусь».

Лиля — а может быть, и не Лиля? — вздрогнула и подалась назад от двери. Гриня увидел знакомый коридор: слева вход в комнату, справа — на кухню, а прямиком располагался совмещенный санузел. Он подумал, что если бы ему разрешили пройти внутрь, заглянуть в санузел, а там — в сливной бачок, то в один миг исчезли бы все сомнения: когда он направлялся сдавать по просьбе Лили молочные бутылки, в бачке плавала привязанная медной проволочкой четвертинка с хорошей пробкой. Гриня понимал, что и при очень плотной пробке содержимое полупустой четвертинки могло за столько лет испариться, но сама-то она никуда ведь не делась!

«Нет, не Лиля!» — вдруг решил Матюхин: уж больно старой показалась ему женщина в глубине узкого коридора. Его жена была еще цветущей, а эта — совершенно серая и чем-то до смерти перепуганная. Но, решив так, Гриня опять засомневался, потому что в этот момент женщина вскинула руки точь-в-точь, как это делала Лиля, защищаясь от ударов.

«Какой супруг? О чем вы говорите? Мой муж на работе. И очень скоро придет… Вот его пальто висит», — сказала она, и Гриня действительно увидел мужское пальто, почти новое, в талию, аккуратно расправившее свои широкие плечи.

Потом Матюхин подумал, что это могло быть Димкино пальто, но в ту минуту слова «Мой муж на работе» ошеломили его и смяли, заставив опять в большой растерянности оглянуться на Володю Шихана. Шихан уже немного сполз со стены, стоял согнувшись, схватив ладонями колени, и пхекал, точно собака, выясняющая: свой идет или чужой? В такие моменты собаки не лают, чтоб не опростоволоситься перед хозяином, а вроде бы кашляют. Но это собаки, а Володя Шихан так смеялся.

На улице он спросил Гриню: «Куда же это ты меня привез? Хорошо, что будильник не подарили».