Михаил Каминский - Переполненная чаша

Буравцев был спокоен. Не испугался, не взволновала его эта парочка. Мужчина походил на доктора Клюева, только не рыжий, но такой же волосатый изнуренный дохляк. Увидел Буравцева и замер, сжимая в руке длинные ножницы. У него было серое, узкое, с острым подбородком лицо, близко поставленные глаза рассерженной старой козы. О н а — почти девчонка, лет семнадцати, не больше, — глядела на Буравцева с ненавистью, словно это он вторгся в чужую жизнь, нарушил покой и порядок.

Так-так-так… Грядки, на которых рос с о н н ы й мак, были потоптаны и усеяны багрово-черными сморщенными лепестками. У ног девчонки стоял округлившийся рюкзачок, а к груди она прижимала растрепанный ворох отцветающих маков с гладкими, словно напарафиненными, стеблями. Потом Буравцев припоминал, как напряженно тянулась из замызганного воротничка мужской ковбойки ее до странности тонкая шея, как падали на землю молочные капли из срезанных длинных ножницами цветов. Мужчина что-то сказал — угрюмое и невнятное; он был жалок в своей тщедушности и в широком и длинном, до колен, бумажном свитере непонятного цвета, который возникает от долгой, бессменной носки. Услыхав его голос, Буравцев удивился: «Ишь ты! Сморчок, а туда же!» Он не стал бы применять силу, если бы парочка, испугавшись, покаялась. Он просто бы погнал их взмахом руки, как соседских кур или чужую собаку. Но они уже очухались от его появления и ничего не боялись. А тут со стороны леса подул ветер и вместе со знакомыми, полюбившимися Буравцеву запахами принес нечто такое, что показалось ему запахом давно не мытого нездорового тела, а также тоски от полной бездомности, и это его возмутило. В этом запахе он почуял чуть ли не покушение на свою благополучную, ухоженную жизнь. И тут он как бы впервые увидел свои порушенные, потоптанные и ограбленные грядки, и сердце заныло: «Надругались, сволочи!»

Забыв, что под махровым халатом у него ни майки, ни трусов, Буравцев отпустил его полы и пошел на вооруженного узкими ножницами мужика с голыми руками. Вскрикнула девчонка, что-то промычал доходяга в грязном балахоне и взмахнул ножницами: то ли пригрозил, то ли отмахнулся. А Буравцев приближался к ним не спеша, щурясь от солнца, поводя из стороны в сторону тяжелыми плечами…

Через несколько минут, мелко дрожа от пронизывающего озноба, он сидел на веранде в окружении своей семьи, которую раньше времени подняла с постелей девчонка: «Уби-и-ли! Уби-и-ли!» Буравцев не помнил, как он очутился на веранде, не заметил, как сбежались к нему жена и дети. Лицо Зинаиды вытянулось, карие глаза застыли, а спутанные после сна волосы показались ему неживыми, похожими на паклю. А Валюшка, та еще не проснулась; она, похоже, ничего не понимала — что случилось? по какой причине у отца зуб на зуб не попадает? Больше всего ей хотелось назад, в постель. Неужели не могли тут обойтись без нее?

Глухо запахнув халат, Буравцев старался согреться, но ничего не получалось. А вот Кольке было хорошо в одних трусах. Он стоял рядом, нависая над Буравцевым, и от него несло непреходящей молодой дуростью. Большой уже сынок, но, как говорили в буравцевском детстве, — без гармошки. Буравцев тайком поглядывал то на жену, то на дочь, то на Кольку — и видел, что сын, к сожалению, не удался. Здоровый малый, а толку с него будет чуть-чуть, пустой. Руки повисли оглоблями, губы влажные; большой и уже рыхлый живот перерезает резинка мятых трусов.

«Надо что-то делать, — подумал Буравцев, — надо срочно что-то делать!» А сам сидел и дрожал. Валюшке тоже стало холодно, убрала босые ноги с крашеного пола, поставила их на перекладину табуретки. Буравцев смотрел на крупные ступни дочери, на большие пальцы, торчавшие наособицу, как у него, и ему было все это неприятно. В эту минуту он внутренне отгородился и от своей любимицы, и от сына, и жену оттолкнул от себя, и на расстоянии они виделись сейчас ему в наихудшем свете.

Дети молчали, Зинаида тоже молчала. Лицо ее постепенно желтело, и Буравцев обнаружил, что кожа у Зинаиды сухая и во многих местах пошла мелкими морщинками, особенно у глаз и возле уголков рта. Не сдерживаясь, Буравцев вдруг застонал, однако тут же спохватился: что бы ни случилось, он должен, обязан держаться. Из него еще не совсем исчезло недавнее настроение. Месть, жажда возмездия еще гуляли в набрякших кулаках и в плечах, которыми поводил из стороны в сторону, приближаясь к врагу. Теперь враг повержен, лежит на краю участка, под оградой, а Буравцева с каждой минуты все сильней захватывает страх.

Он выпрямился на лавке, на которой сидел у стены, хотел сказать своим близким что-нибудь твердое и решительное, но вдруг ясно и четко понял, что произошло: «Я его убил». И сразу к горлу подступила тошнота. Он ведь не хотел убивать. Никого и никогда не хотел, не только сегодня утром. Просто ударил правой прямой и добавил крюком слева. Он не стал наслаждаться своей победой. Он просто навел порядок, определил двумя ударами, кто хозяин на этой земле, кто посеял маки и кто имел право их срезать. Он видел, как неожиданно легко вспорхнуло тело в грязном балахоне, как шмякнулось о металлический забор, как, завопив, ринулась туда девчонка, и все — повернулся и направился к дому, потирая на ходу костяшки пальцев на одной и на другой руке. Костяшки не болели, но он все равно их растирал. И готовил для жены спокойную, достойную мужчины фразу: «Я там, Зинаида, разобрался. Обыкновенные наркоманы. Девку, конечно, жалко, а он, сволочь, с ножом на меня… — И собирался добавить: — Слабак. Удара не держит».

Правда, у сволочи в руках были ножницы, а не нож, но он их отверг: что, за ножницы, почему, зачем? — Буравцев поменял их на рядовое оружие преступника. В общем, не надо было ему оборачиваться, а он, как мартышка, завертел головой — по сторонам, назад и увидел… Парень бездыханно вытянул руки; длинные ноги в резиновых сапогах были раскинуты на ширину плеч. Девчонка брызгала на него водой, но ему уже ничего не могло помочь.

— Ладно, — сказал Буравцев, — хватит паниковать. Может, я его и не до смерти… Да и кто он такой, подумайте! Подонок. Наркоман. Отребье. С такими милиция, врачи и все наше общество борются. А кто я? Нормальный человек. Нормальный. К тому же защищал свою собственность. Теперь к собственности относятся по-другому, с уважением…

Он старался говорить спокойно, с достоинством, но чувствовал, что жена и дети слышат совсем другое и думают о другом. А думали они наверняка о том, что он их тоже убил.

Конечно, он храбрился, обманывал их и себя, потому как знал: приблизительно в такой же ситуации один клиент — застукал в гараже угонщика — получил от суда четыре года. Вот сейчас девчонка приведет милиционера — куда же еще она побежала? в деревню, за милиционером, — и начнется: протокол, допросы, следствие, суд…