Михаил Каминский - Переполненная чаша

А из-за чего поссорились сборщик Тригубов с Иванченковой из цеха мелких деталей и нормалей? Гоголя на них нет!..

Неверов вспомнил свой еще не выплаченный долг, вздохнул и побрел вдоль берега к морю, которое начиналось совсем рядом: весело серебрилось до самого горизонта в абсолютном штилевом покое. Однако, заметил Неверов, косые паруса виндсерфов все же находили ветер — каждый парус отыскивал свое течение воздуха, и оранжевые спасательные жилеты расползлись на окрыленных парусами досках по всему видимому пространству водохранилища. Юрий Владимирович залюбовался картиной, но его безмятежность длилась недолго. Он вспомнил, что находится здесь, на базе отдыха «Медвежий ручей», и вообще, существует четвертый месяц отнюдь не в качестве обыкновенного заводского работника, имеющего право наблюдать, восхищаться и беспочвенно мечтать: «Вот бы самому утвердиться на доске и, держась за парус, ловить ветер, а вместе с ветром — счастье!» Он теперь о т в е т с т в е н н ы й товарищ, то есть отвечает и за питание в столовке базы отдыха, и за своевременное поступление периодической печати, и за здоровье и жизнь этих парней из заводской команды виндсерфингистов (слово-то еле выговорить!), облаченных в яркие пробковые жилеты. Даже за погоду он вроде бы в ответе.

Несколько дней подряд искусственное море бушевало, как настоящее. Желто-грязные крутые волны насмерть схлестывались с берегом и одерживали верх: здоровенные куски дерна плюхались в воду и, прежде чем намокнуть и утонуть, беспомощно мотались взъерошенными плавучими островами. Конечно, в те дни никто не купался и не катался на лодках или этих вертлявых досках. И казалось, что на базе не четыреста человек, а раз в пять больше — все изнывали от безделья: малышня скулила, родители нервничали. Потребовались дополнительные одеяла, электрические обогреватели, врач не справлялся с простуженными, а доставалось на орехи, естественно, Неверову.

Вот и на заседании, когда разбирали заявление Иванченковой, попало в основном опять же ему, а не Тригубову. «Я воспитываю ребенка в одиночестве! — кричала Иванченкова. — За меня, кроме профсоюза, и заступиться некому».

Дело не стоило и выеденного яйца. Не занимался Тригубов «зверским рукоприкладством», как писала в жалобе Иванченкова. Имелись свидетели. Он просто взял ее Антона за ухо и пригрозил милицией, если Антон еще раз приблизится к его Сашеньке на расстоянии хотя бы пушечного выстрела. «Из дальнобойного орудия, — добавил Тригубов. — Понял?»

Тринадцатилетняя Сашенька, дочь Тригубова, была на голову выше Антона Иванченкова. Полная, краснощекая акселератка. А своего сына Иванченкова завоспитывала до полуистощения: не бегай, не прыгай, не дерись, это нельзя, а это вредно. Но победить в нем нормальные мальчишеские чувства она все же не смогла. Как это происходит везде, от южных границ до северных морей, Антон преследовал Сашеньку: вырывал и прятал портфель, дергал за косу, подставлял ногу, толкал, щипал и тэ пэ. «Ладно, — сказал Тригубов, который откровенно маялся на заседании профкома, — я все обдумал и согласен». — «Значит, признаете факт зверского рукоприкладства?» — обрадовалась Иванченкова. «Нет! Никогда! — отрезал Тригубов. — Не было рукоприкладства. Ни зверского, ни рядового. За ухо держал, да. Довольно крепко держал. Но и все. А согласен я с тем, пусть ваш Антон женится на моей Сашеньке. Если так уж любит ее, давайте играть свадьбу. Породнимся. Мне что? Я и вашего Антона прокормлю. Глядишь, и поправится парень, а то дохляк дохляком».

Неверов не выдержал тогда и рассмеялся. Да и все члены профкома развеселились. А в результате появилась новая жалоба, теперь на председателя профкома, «на его бесчувственность», как писала — в партийный комитет на сей раз — Иванченкова. В этой жалобе она выдвинула жесткое требование: «Не хочу висеть рядом на Доске почета с этим хулиганом Тригубовым. Разведите нас по разным углам».

Кончилась непогода — и база отдыха вроде бы опустела. Даже у столов для пинг-понга не прыгали юные фанатики этой захватывающей игры. И взрослые и дети рассредоточились по окрестным лесам и морю. Над водохранилищем вновь засвистели удилища. На невидимых лесках взлетали нарядные поплавки, выстраиваясь на гладкой поверхности в карнавальное шествие. Сам директор Землянников перед вечерним клевом придирчиво проверял снасть на берегу, а его сын Костя, поддавшись нетерпению, уже крутился в лодке, поднимая веслами фонтаны брызг.

— Давай, Неверов, с нами, — позвал директор. — Третьим будешь.

Так захотелось в лодку к Землянникову! И порыбачить: любил Юрий Владимирович это состояние напряженного ожидания поклевки, верил в удачу, знал, что умел и ловок в вываживании самых хитроумных голавлей, упрямых карпов и осторожных лещей — они-то и проживали в пресноводном море. И с директором он был бы рад пообщаться, что называется. Нравился ему Землянников, несмотря на то что силком втянул в неспокойную, непонятную, совсем чуждую работу (слава богу, временную!). Но не хотелось Юрию Владимировичу вот так запросто сдаться Землянникову: тот поманил, а он, видишь ли, сразу и готов, руки вверх. Неверов до сих пор обижался на директора: обвел вокруг пальца. С шуточками-прибауточками, но обвел. И Неверов позволил себе промолчать, не ответил директору. Мол, тут моя вотчина, а не ваша — вот что означало его молчание. У председателя профкома здесь хлопот полон рот, тогда как у вас, товарищ директор, всего два занятия: рыбалка и прогулки.

Последние две недели Неверов ездил сюда каждый день. Дела были, как он понимал, не выходящие за рамки обычных, однако давались с трудом: не знал адресов, нужных людей и ходов-выходов. А прежний председатель профкома, на место которого он заступил из обыкновенных, то есть внештатных, замов, находился в санатории, на реабилитации после инфаркта, так что и посоветоваться всерьез было не с кем. Иные дела надо бы поручать кому-то из профкома, а не впрягаться в них самому, но откуда ж взять опыт? Вот и привозил Неверов плотников в своей новенькой «пятерке», чтобы срочно отремонтировать эстраду для вечера самодеятельности. Ездил в «Медвежий ручей» с представителями санэпидемстанции и пожарной инспекции, ругался, уговаривал — все сам; приходилось иной раз и выпивать — тогда оставлял машину под окном у сестры-хозяйки базы Агнии Семеновны, возвращался в город на рейсовом автобусе и плохо, беспокойно спал.

— Есть лишняя удочка, — сказал директор, не обращая внимания на выразительное молчание Неверова. — Поплыли, а?

Землянников был в тренировочном костюме, с какой-то непонятной, не нашей, эмблемой на груди, и походил на молодого тренера. Заводские футболисты и приняли его за тренера, когда еще он приезжал знакомиться с предприятием перед тем, как дать согласие на директорскую должность. Никто его тогда не знал. В воскресный день появился на стадионе — полиграфисты играли с моторным заводом, расположился на неудобной, восточной трибуне, где солнце прямо в лицо, и, когда ребята заметили «гражданина» в шикарной спортивной форме, с фигурой своего брата-физкультурника и лицом мудрого и волевого тренера, вся игра переместилась именно к восточной трибуне. Лучшие финты демонстрировали там. И пас прямиком в ноги, и дриблинг, и борьба, в прыжке за верховой мяч. Короче, чуть на уши не вставали, как говорится, чтобы п о к а з а т ь с я «тренеру». О чужих воротах вроде бы и забыли, весь этот цирк — у восточной трибуны.