Михаил Каминский - Переполненная чаша

И в действительности все вокруг мягкое и гладкое наподобие бархата. Солнце не обжигает, море тоже в самый раз по температуре. Лица у людей добрые, довольные, загар ровный. Цены только на рынке кусаются, но уж это положено — базар! А не хочешь столько много платить, иди в магазин: те же сливы, тот же виноград. Очередь, правда, но недаром говорят, что время — деньги. Или плати дороже, или стой, теряя свое время, в очереди.

Молотиловы выбрали среднее: когда на базар сбегают, когда в магазине потолпятся. Получалось вполне сносно и терпимо. И все остальное было хорошо. Жили, например, они в красивом старинном доме, хотя хозяйка, сдававшая одну из двух своих комнат, говорила, что построен дом в стиле «модерн». Будто Молотиловым неизвестно, что такое «модерново»! Племянница Ленка, которая диспетчершей в заводском гараже, кого хочешь просветит на этот счет. У Ленки через слово: модерновая юбка, модерновый парень и тому подобное. Так что напрасно хозяйка затуманивала смысл, обижая тем самым жильцов. Впрочем, они и не обижались. А чего им обижаться? Две широкие и мягкие тахты в комнате. Толстые ворсистые одеяла. Чистое белье с крахмалом. Большие подушки… В углу — раковина и кран с водой. Вода, правда, только холодная, но при жаре это имеет полный смысл, да и баня в двух шагах, за поворотом…

Только Молотилов в своей кислородной ванне добрался мыслями до бани, как перед ним возникла санитарка — пожилая женщина в резиновом фартуке поверх белого халата. «Это ты?» — спрашивает. Резиновый фартук у нее черный, а могли бы, между прочим, для эстетики выпускать фартуки такого рода приятных глазу цветов. На заводе — и то стены в разные краски стали красить. Повышает настроение и производительность. Здесь же и подавно ощущается потребность в эстетике: на заводе — здоровые люди, а в кислородные ванны человек без нужды не полезет.

«Я», — отвечает санитарке Молотилов, не скрывая своей личности. Все у него в порядке: за билет заплачено, направление от врача есть, противопоказаний от кожника не имеется, пришел в отведенное время. С мылом, мочалкой и полотенцем. А санитарка смотрит на него, как на чудовище, которое все время ищут в одном английском озере. То оно есть, то его нет и быть не может. А потом снова как будто обнаружили и рассказывают о нем разные страсти-мордасти. Но к процедурам в ванне Молотилов успел привыкнуть и от ее взгляда не смутился: дела-то медицинские.

«Хорошо, что сразу признался, — говорит санитарка, — обыскалась гражданочка. Ну, чего лежишь? Снимай. Поносил и хватит». — И вдруг начинает смеяться так, что по ее широкому белому лицу текут слезы, а черный резиновый фартук ходит ходуном на животе.

Нервы у Молотилова за южное время значительно успокоились, но такого отношения он все же не выдержал.

«Чего мне снимать, когда я лежу в чем мать родила? Прошу не издеваться!»

«Тут женщина из тех, что до вас в кабинке была, колготки свои оставила. Назад их теперь требует».

«А я-то при чем?» — удивляется Молотилов. И только он спросил это, как из соседней ванны на мраморный пол полилась вода и товарищ из Яшкуля сначала, подобрав ноги, присел, а затем поднялся во весь рост. Высокий, широкоплечий — видный мужчина. На мокрой груди при каждом движении мускулы играют. А от пупка и ниже весь в капроне или — как там его? — в эластике. И как он только влез в эти колготки-то? Безразмерные, наверное.

«Вижу — лежат, — немногословно объяснил товарищ из Яшкуля, — подумал: надо надевать».

На следующий день, стоило Молотилову вместе с этим товарищем переступить порог лечебницы, как сбежался, наверное, весь персонал и давится от хохота. И Молотилов дал отставку кислородным ваннам, хотя личной вины в случившемся на нем не было. Арише объяснил так: «Я им не клоун».

А вообще отдых ему нравился. Райская жизнь — и только. С утра уходили на пляж, валялись там на досках и купались, ели виноград «изабеллу». Вечером гуляли по набережной, неторопливо передвигались в праздной и красиво одетой толпе. Своей одежды Молотиловы тоже могли не стесняться: современная и дорогая, модерновая. На Арише, например, платье из махровой, как для полотенец, материи. В два цвета: оранжевый и голубой, но в глаза не бросается. На Молотилове — чешские босоножки, финские тонкие брюки из кримплена и такая же, то есть импортная, махристая рубашка с короткими рукавами. Все привезла в подарок сноха Валентина, когда узнала, что собираются на юг. И еще подарила по паре очков с черными стеклами: беречь зрение.

Катались Молотиловы и на электрических автомобильчиках. Дважды. Причем во второй раз осмелевшая Ариша сама села за руль и, как показалось Молотилову, нарочно врезалась в другие автомобильчики. Во всяком случае, не пугалась аварий, и глаза у нее горели.

Улица, на которой они проживали, носила имя Рузвельта. Молотилов вспомнил про Ялтинскую конференцию и велел Арише попросить у хозяйки книжку на тему этой конференции. Сам он с хозяйкой старался поменьше встречаться. В ее ли сорокалетнем, а то и больше возрасте мелькать голой спиной? Гладкая спина, ничего не скажешь, золотисто-коричневая, а все равно неудобно. Дети вокруг и взрослые мужики. А некоторая неприязнь к хозяйке родилась у Молотилова по вполне определенной причине. Однажды он вместе с Аришей прогуливался по набережной, там, где причалы, и считал круглые иллюминаторы на боку корабля «Россия». А жена то и дело косилась в сторону аттракциона под названием «Пульпо» или еще — «Осьминог». Это чудовище швыряло своими щупальцами зарешеченные для безопасности корзинки с отдыхающими в самые разные стороны: вверх, вниз, в бока и по диагонали. «До тошноты, наверное, кидает», — решил Молотилов, однако, чтоб Ариша не подумала, будто он трусит, предложил ей покататься в «Пульпе». «Не, — решительно отказалась Ариша, — не хочу. Слышишь, как в корзинках вопят? Давай лучше мороженое купим». Они купили мороженое в шоколаде, пошли дальше, а там привалился к причалу не такой, как «Россия», — низенький, но довольно длинный корабль. Несильная волна чуток раскачивала его, и он терся боком о старые покрышки от автомобильных колес. Называются — кранцы, служат для амортизации. Это Молотилов отчасти узнал, а частично понял сам. «Ой! — воскликнула Ариша и тихонько рассмеялась. — Ошиблись, опозорились». Молотилов тоже посмотрел туда, куда глядела она, то есть на округлый борт корабля, несильно толкавшийся в причал, перевел взгляд на двойную трубу с красной полосой поверху. Вынул свою руку из-под Аришиной руки и зашел с кормы парохода. Да, убедился он, везде одно и то же: ошибка! И на черной, блестящей от сырости, скуле корабля, и на трубе, и сзади, и даже на спасательных кругах — везде была перепутанность двух букв. Вместо слова «Артек», как именуется всесоюзная пионерская здравница, как раз находящаяся в Крыму, туда из Ялты и автобус ходит, кто-то случайно или из хулиганства написал через трафаретку «Атрек».