Михаил Каминский - Переполненная чаша

И знаменитой артистке от безделья, наверное, глупости в голову лезли. «Знаете, — говорила своим ухажерам, — какая у меня есть мечта? Хочу жить на острове под названием «Вечная молодость». Пусть будет он сколь угодно малым. Крошечным. Только двоим уместиться. Я согласна». — «Возьмите меня на этот остров, — попросился один, с висячими усами. — Не пожалеете». Она как-то странно, посмотрела на него и, вздохнув, отказала: «Вас не возьму. С вами-то как раз я быстро состарюсь».

Два дня море штормило. Большие волны были трех цветов: вверху белые; посередине сине-голубые, а у основания совсем черные. С заунывным постоянством они катились от горизонта к берегу — ровной чередой и вполне мирно. Но метрах в двадцати от кромки пляжа вдруг начинали вздыбливаться и беситься. Рвались вперед, заглатывая все большее пространство и уволакивая за собой обратно целые кучи гальки. И театральные деятели, и простые отдыхающие, проникшие сюда, очевидно, как и Молотиловы, по блату — через квартирных хозяек, жались на узкой полоске под самой стеной, где было сухо и безопасно. Теснота сблизила всех. Угощали друг друга виноградом, знакомились, как говорится, не взирая на личности. Солнце жарило так, словно никакого шторма нет. Молотиловых пригласил под свой огромный зонтик из парусины новый, недавно появившийся человек, оказавшийся писателем Он был литовцем, по-русски говорил хорошо, без ошибок, но как-то деревянно. Скажет — будто ровный чурбак отпилит. У него было узкое и вытянутое больше положенного лицо, на щеках, как у заместителя директора завода Павла Филипповича, возрастной румянец, хотя лет писателю меньше шестидесяти. Почти ровесник Молотилову. «Не надо отчества, — сказал он. — Вы — Петр. Я — Миколас. Хорошая компания: апостол и угодник. Годится». И улыбнулся. Его улыбка насторожила Молотилова: очень уж умная, все знающая, а главное — без доброты. Однако одна особенность Миколаса неожиданно расположила к нему Молотилова. Оказалось, что и у него болит спина; при этом не от случая к случаю, а постоянно. Раньше Миколас разогнуться не мог, жил на болеутоляющих наркотиках Подлечили, но выпрямить его до конца врачи не смогли, так и ходит — немного согнувшись, словно под мешком на плечах. Окостенение позвоночника называется или как-то вроде этого. Грозит полной неподвижностью.

«А я думал, что только мы от спины страдаем», — сказал Молотилов.

«Кто это — вы?»

«Простые рабочие».

Миколас немного поразмышлял.

«Нет, Петр. Простые писатели тоже… страдают от спины. Иногда очень сильно».

«А ведь верно, — подумал Молотилов. — Вон Николай Бирюков. Про Лизу Чайкину который. У него еще здесь, в Ялте, музейная квартира… И Николай Островский…» Он уж хотел сообщить новому знакомому об этом, да вовремя опомнился: разве Бирюков и Островский — простые?

Вместо этого Молотилов попросил Миколаса рассказать о его жизни. Интересно, мол. Поделитесь. Такая у вас профессия! Редкая.

«Моя жизнь, — ответил Миколас, — в моих книгах. Как и у других литераторов. Так все говорят. Только знаете ли… — В своей — без доброты — улыбке он обнажил крупные белые зубы. — Иную жизнь можно изложить несколькими фразами. А пишут же о ней целые тома».

Когда Молотилову надоедало лежать, он купался. Вода была теплая и вроде бы ленивая. Молотилова тоже одолевала лень, и, вопреки ей, он искал себе какое-либо занятие.

Неподалеку от них играли в преферанс. Прежде Молотилов преферансу не обучился, а сейчас тратить деньги за науку не имел права — пять с половиной сотен оказались не такой уж крупной суммой. Особенно после того, как Молотилов однажды ввязался на приморской набережной в спортлото «Спринт». Сначала повезло: выиграл в общей сумме двадцать пять рублей, уйти бы, да Ариша проявила неожиданный азарт: давай, Петя, еще, я тут кольцо с бирюзой присмотрела.

Колечко-то они взяли, недорогое оно, только отнюдь не на выигрыш. И те двадцать пять пролетели, и еще: насчет азарта Молотилов жене не уступал. Ничего, решили, перебьемся, тем более что, обратный билет купили загодя, дома. И вообще, правильно в народе говорят: кто-то теряет, а кто-то находит. Один старичок при них мотоцикл с коляской за обыкновенный металлический рубль получил.

Арише на пляже жилось легче. Она или читала, или вязала что-то внучкам, извлекая бесконечную пряжу из холщовой сумки с портретом Иосифа Кобзона, которой снабдила ее племянница Ленка. А Молотилов искал занятие — наперекор одолевающей его лени. Для здешних шахматистов он чувствовал себя слабоватым соперником. У доминошников была своя, укоренившаяся, компания. Миколас стал появляться на пляже редко. Окунется, постоит, опустив длинные руки вдоль тела, на солнцепеке, осматривая окрестности из-под козырька белой фуражки, — и к себе. Гну, говорил, спину в том же направлении. От постоянной работы Миколас стал совсем нервным. Не побеседуешь с ним, да и Ариша его побаивалась: того и гляди, каким-нибудь словом укусит. Или своей улыбкой удивит.

Молотилов медленно поднимался с дощатого лежака и по дорожке — из поперечных дощечек же (откуда в безлесном крае столько дерева?) — шел к ближайшему буну. Там, на краю, где в тихую погоду ласковые волны перебирали плавучие водоросли, а в шторм, взбесившись, бросались на каменную преграду и ревели от обиды, стояло обычно двое-трое рыболовов — забрасывали донки. Попадалась рыбка слабо, не то что в родном море Молотилова, хотя оно, родное, называется искусственным водохранилищем. Только товарищ из местных работников то и дело выбирал донку, снимал с крючка добычу и снова закидывал ее в одно и то же, заметил Молотилов, место. Приноровился.

Местный по имени Володя ловил то окуней, то султанку, незнакомую Молотилову и называемую еще барабулькой. Такая горбоносенькая, как бы надменная рыбешка. Окуни шли на мясо мидии. Ракушки мидий местный собирал тут же — среди водорослей, прилепившихся к буну. Он работал электриком в расположенной неподалеку огромной интуристовской гостинице и, узнав, что Молотилову тоже близко знакома его специальность, протянул руку дружбы: дал запасную донку, показал еще одно заветное место, куда кидать, и вообще разговорился. «Когда выбираешь окуня, не давай слабину леске. Сойдет с крючка окунь. Он ведь у нас мелкий; слюдяная, вишь, губа, тонкая. Дернет, разорвет губу — и пиши ему письма».

В самом же начале знакомства электрик Володя рассказал Молотилову много интересного. Например, про то, что официанты их гостиницы заняли первое командное место в Крыму по японскому каратэ. А потому что не пьющие и тренируются в этой борьбе с применением ударов не меньше пяти раз в неделю. Несмотря на жару и полуторасменную работу через сутки. Но главным образом Володя просвещал Молотилова насчет рыбы. Оказывается, и в этом деле существует прямой круговорот природы. Вот ветер гонит теплую воду к берегу. В теплой воде живут медузы. До медуз охочи окуни. Значит, коли заметил студенистые зонтики поблизости, готовь окуневые снасти и соответствующую наживку из мидий. А береговой ветер угоняет теплую воду. Вместо нее со дна поднимается холодная, которую рыба не выносит и потому сбегает. Так что швыряй свинцовые грузила в самое что ни на есть клевое место — и будет без толку…