Михаил Каминский - Переполненная чаша

За пределами «Эспаньолы» лил вовсю дождь, изредка кроили черное небо далекие молнии. Молотиловы промокли насквозь, пока добирались до улицы Рузвельта. От завивки и накрутки на голове Ариши не осталось и следа. В подъезде они, запыхавшись, остановились. Молотилов обнял жену за мокрые плечи, подумал: только бы не простудилась! «Что делать-то будем? — спросил. — Извини, понесло меня, как с горы. Жалко его. Молодой, симпатичный. Пропадет…» — «Да ты что, Петя, за что извинять? Пришло бы мне в голову — и я бы позвала». — «Деньги, — напомнил Молотилов. — Денег-то у нас кот наплакал, а мы ему дорогу гарантировали». — Он уже приободрился и говорил «мы», включая таким образом жену в орбиту происшедшего, хотя там, в трюме корабля, совета у Ариши не спрашивал, а только боялся, что она вдруг удивится: какие, мол, собрания за сухой закон, почему я не знаю?

«Что деньги! Хватит. Я ведь лишнего захватила, — призналась Ариша. — Думала, пока в Москве будем ждать поезда, туда-сюда в магазины загляну. Ну, теперь не загляну. И что?.. Только как ты его в сборочный определишь? — спросила Ариша. — Да и зачем, скажут, нам такие? Своих мало? Вон, скажут, с Витей Кадочниковым сколько боролись…»

«К заместителю директора пойду. К самому Землянникову, если надо. Неужели не поймут?..»

Поддержала его жена, спасибо ей. Но зачем, не спросясь, он вовлек племянницу Ленку в игру своего воображения? У Ленки такой характер, что, если узнает о «женишке», по всему заводу разнесет анекдот про родного дядю.

«Знаешь что, Ариша, — сказал Молотилов, — чего теперь? Едем прямо завтра. Я пораньше за билетами, а потом к нему. Чтобы не передумал…»

Ровно в девять Молотилов был на набережной у парусника. Корабля человеческие переживания не касались: после грозового ливня он блестел коричневыми лакированными бортами; иллюминаторы игриво отражали падавшие на них лучи еще невысокого солнца. Молотилов поднялся по трапу. На палубе никого. Заглянул в трюм — пустота и тишина. Поэтому раздавшийся за спиной хриплый женский голос заставил Молотилова вздрогнуть:

«Рано заявился, дядя».

Он оглянулся. В дверях, над которыми была надпись «Радиорубка», стояла вчерашняя — в тельняшке и клешах. Держала в руках тряпку.

«Мы с трех начинаем, дядя, — сказала она и движением головы убрала с лица прямую рыжеватую прядь. — А ты разбежался».

С какого-то теплоходика в порту донеслось объявление о начале экскурсии в Ботанический сад. Сразу после объявления там включили музыку, и голос Аллы Пугачевой оповестил всю Ялту, уютно расположившуюся в окруженной горами бухте, о желании певицы: «Я так хочу, чтобы лето не кончалось, чтоб оно за мною мчалось…»

Мало ли кто и чего хочет, сердито подумал Молотилов, предчувствуя растревоженным сердцем неприятность. Я, например, прямо сейчас, сию секунду, мечтаю оказаться дома.

«Ты чего застыл, дядя, как памятник?» — спросила женщина в тельняшке.

«Олег мне нужен. Лазарев».

«Ха! Мало ли кому нужен Олег! Я, между прочим, тоже не против. Но его, Олега твоего, Танька Пудышева увела вчера. И в данный момент на всем этом корабле одна я — рыжая Тамара с красным носом… А зачем тебе Олег, дядя?» — Она вдруг насторожилась.

«Мы договорились… В общем, я хотел…» («Ну чего мямлишь!» — пристыдил себя Молотилов и рассказал Тамаре, о чем у них накануне с Олегом шла речь, об охотном желании Лазарева переменить места и жительства, и работы.)

«Как, дядя, твой город-то называется?.. Кем ты его, значит, пристроишь?.. И сколько же он получать будет?.. — Тамара громко и хрипло рассмеялась, как закаркала. — Ну и фантаст ты, дядя! Да ты оглянись вокруг себя, ты понюхай воздух, ты надень очки! Чтобы Олег… отсюда, из этой красоты, из этой курортной жизни… в твою… в заводскую? На север еще. К белым медведям… Погляди вокруг себя, дядя!»

Молотилов послушно стал поворачивать голову из стороны в сторону. По гладкому морю устремился в сторону Ботанического сада белый теплоход, битком наполненный отдыхающими. А со стороны Турции приближалась какая-то громадина, тоже наверняка не с пустыми каютами. А по набережной, в тени каштанов и магнолий, двигались уже позавтракавшие курортники — из санаториев и такие, как он, то есть дикие. Продавали в киосках бульон с пирожками, виноград и пепси-колу. Взгляд Молотилова остановился на одной пальме, перебросился на другую, третью. Вон их еще сколько! Особенно густо пальм у почтамта, и никто на них не обращает внимания. Подумаешь, пальма! А в специальных заведениях люди пили кофе и ели мороженое. Покупали сувениры, торты и билеты спортлото, фотографировались и сами делали снимки — на память… А что? Если после всей этой суеты еще искупаться да с умным человеком побеседовать… Молотилов посмотрел на Тамару, вспомнил ее хриплый смех, издевательские слова и сказал:

«Я бы здесь и дня лишнего не прожил. Прощайте. Пойду я».

«Иди, иди, — сказала Тамара. — Каждому, дядя, свое родное дорого. Каждый кулик свое болото хвалит. Слыхал народную мудрость?»

«Ты все-таки передай Олегу про меня. Молотилов моя фамилия. Если надумает, пусть приезжает. Наш договор, скажи, остается в силе».

«Вот дурной дядька!» — с удивлением произнесла Тамара и скрылась в радиорубке.

Молотилов неторопливо спускался с палубы. Было ему грустно, но уверенности в том, что эта грусть — из-за Олега, из-за того, что не застал его, Молотилов не испытывал. Если серьезно поразмышлять, то на заводе Олегу пришлось бы несладко. И вообще. Другой климат. Неподходящий.

На последней ступеньке трапа Молотилов почувствовал как бы удар в голову — это сверху на него обрушилась песня, включенная Тамарой. Та самая, фирменная. «Сорок человек на сундук мертвеца. Йо-хо-хо! И бутылка рома… Пей, и сам дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо! И бутылка рома…»

В симферопольский аэропорт они поехали на такси. Молотилов сидел рядом с шофером и наблюдал, как слева мелькают осыпи древних гор, подступающих вплотную к шоссе, а справа, медленно, вместе с извивами дороги, кружится море, подернутое туманом. Будто старая патефонная пластинка — из молодости Молотилова и его жены. Все дальше назад откатывалась поднадоевшая, если честно признаться, Ялта. Каждый метр пути приближал Молотилова к дому. Однако — странно! отчего бы это? — радости или хотя бы облегчения, что все кончилось, не было. Даже наоборот. И опять, как случалось уже не раз, пришла на помощь Ариша. Она взяла власть в свои руки и под самым Симферополем вежливо велела таксисту поворачивать обратно.

Олег Лазарев, когда они увозили его с корабля, не радовался, но и не сопротивлялся. Зато, как голодная и злая чайка, раскричалась рыжая Тамара. Ее голос покрывал шум прибоя, различные объявления по радио и даже далекую песню — про уходящее лето и ближнюю — про бутылку рома.