Роман Коробенков - Прыгун

И по-прежнему неутомимо шили полотно местной реальности невозмутимые и невидимые гекконы, иногда мелькая гибкими телами в косо налепленных бумагах, несущих странные надписи.

Mai Thai — 120THB

Long Island Ice Tea — 150THB

В50 — 100ТОВ

От созидания странных символов меня отвлекло чье-то пристальное лицо, крадущееся в нервном уголке моего глаза. Я обернулся к нему, едва не поранив собственной сигаретой чернобровую надменность с большой выпуклой улыбкой. Лицо отшатнулось, вспенив черную массу волос, что разлилась по плечам и кистям рук с длинными наманикюренными пальцами.

Создание оказалось женского пола, но отличительно выше даже меня, с чертами, исполненными излишне резкой четкости и красоты. Короткие одежды содержали крупноватое тело, смуглость и стройность которого тем не менее вязали взгляд.

От неожиданности я засмотрелся в будто зеркальные зрачки, откуда так же разительно интересовались мной.

Вдруг мою голову поймала в теплые ладони одна из наших миниатюрных спутниц. Она оказалась сильнее шейных позвонков, уведя мой подбородок в сторону и нашептывая что-то, что я не мог разобрать.

Увидев мои туповатые глаза, инопланетянка улыбнулась и зашептала на ухо очевидное:

— Its not women.

Ур с Итом тоже отвлеклись от своих женщин, но только ради канонадного хохота, печалясь, что забава не продолжилась. Толстяки искренне надеялись, что ошибку распознаю я самостоятельно — и желательно не сразу. Я изумленно вернул брови в ту сторону создания, последовательно отсекая женскую предметность и с испугом обнаруживая нечто спорное. Ответ на мое недоумение был мгновенно озвучен.

— Long Island Ice Tea! — прокричал я крадущемуся во мраке бармену, отвернув голову от инопланетного чуда. Это подействовало, и человек исчез, чтобы вскоре появиться.

— Тут очень дешевые пластические операции, — сообщил мне расплывающийся на глазах Ит. — Потому законы природы тут нарушены. Люди становятся кем хотят, что привело к необходимости осторожности в случае строгого соотношения внутренних весов в ключе «правильно» и «неправильно»… — сказав это, он захохотал, отхлебывая из бокала и переключаясь на свою широколицую пассию.

«...так странен мир чужих голов...»

Я в очередной раз припал к высокой посудине, где застыл в притеснении кубиков льда чайного вида коктейль. Его свет оказался так ярок, что ближе ко дну я зажмурился, а когда открыл глаза, то уже лежал на полу.

Из окна напротив, в многочисленные прорехи портьеры, прямо в глаза мне радужно смеялось дневное солнце веселой планеты. Под похмельным телом обнаружилось подобие циновки, но супротив обычной — высокая и мягкая. В художественных вывертах, в беспорядочной гармонии на таких же ложах вокруг меня спали оба толстяка, предусмотрительно закутанные в простыни. Подле притворялись мертвыми их крохотные спутницы, нечаянно оказавшиеся нагими, во всей своей равномерной смуглости и хрупкости.

Контраст белого и темного, толстого и стройного был забавен, я беззвучно рассмеялся, оглядывая стены, на которых висели покосившиеся картины без рам с несложными изображениями нагих женщин.

В углу стоял обессиленный кальян, на полу в собственной геометрии смотрели в разные стороны пустые бутылки.

— Виски… — распознал я.

В воздухе почти телесно плавал стойкий аромат, который всколыхнул мою память, откуда выпал почти синхронный хохот нашего трио, что гурьбой пробивалось по узкой деревянной лестнице вверх. Периодически между нами появлялись женские тела, отличающиеся нескладностью при отчетливой четкости пропорций.

Я приоткрыл невысокую дверь напротив окна и увидел те самые ступени.

Выглянув в окно, я обнаружил широкий балкон. Он вел от своего каменного бортика тонкую извилистую лестницу, которая стекала в маленький сад, полный гигантских цветов.

Я заметил нечто, напоминающее розу, но с непомерным алым бутоном, поданным в густой совокупности с множеством зеленых листочков, точно облитых белой краской. Кое-где тянули хищные лапки веточек розовые беззаботные цветочки, что распускались гирляндами с небольшим промежутком между непосредственно цветами, чьи тонкие длинные нити стволов щерились во все стороны редкими колючками. Размашистые тела низкорослых папоротниковых придавали пышную праздничность саду, здесь же целыми сплетениями подхватывали под руки вездесущие лианы. Большинство цветов раздулось величиной с мою голову, я с опаской таращился в их прекрасные лица, отыскивая идеальные пропорции и геометрическое совершенство.

В какой-то момент мне почудилась собственная малость, сродни той, что донимала Алису в Стране чудес.

Неожиданно один из розовых цветков оторвался и закружился в воздухе, игнорируя полнейший штиль, сгустившийся в ослепительной утренней жаре. Машинально я попытался его изловить, но руки поймали воздух, а бутон издевательски замер перед самым носом, словно предлагая повторить попытку. Раздраженно я опять резво дернул ладонью, но пальцы опять ничего не поймали, а цветок под воздействием колебаний легко пустился за низкую каменную ограду.

Мне показалось обязательным пойти за ним, что я и сделал, перескочив через забор в один прыжок и последовав за странным летающим растением.

Цветок летел очень плавно, поэтому, как бы медленно я ни шел, отстать не мог. По пути он стал, по-прежнему не торопясь, облетать, уменьшаясь в размерах, Он таял в полете, но в пыль не обратился, а по-хозяйски влетел в самый темный бар, который выискался в жилом переулке.

Темнота тут шевелилась и выглядела не местной, а цветок со всего своего нескорого размаху присел на коктейль некоего господина, что сидел на барном стуле спиной к отсутствующей стене. Из-за края его панамы высовывался квадрат телевизора, чуть дальше замер в духоте очень смуглый бармен. По углам в баре пылились будто неживые фигуры, рядом с которыми высились разнообразные стаканы и бутылки.

Человек в панаме словно ожидал цветок и одновременно с его приземлением солидно уменьшил свой коктейль, капая на себя испариной стакана.

Я удивленно замер за спиной, одетой в бывалую рубашку и родственного вида белые штан-цы из легкой ткани. Персонаж отставил стакан, пальцы его приподнялись над стойкой бара и, вооруженные хищными ногтями, забарабанили по тиковой столешнице механический и острый мотив.

Я узнал музыку:

— Ты…

— Я, — ответила спина, еще немного поиграв на невидимом пианино.

«…ты ожидал увидеть кого угодно, но не меня...»

— У тебя ноги?.. — воскликнул я, когда человек крутанулся на стуле и оказался ко мне лицом; в его руку впорхнул бокал.

— Да, — словно забыв об этом, констатировал Нокк. — Да. А ты, как вижу, все не знаешь покоя?